Легкое поведение
Шрифт:
— Саито намерен сообщить нам, что «Хаймун» наконец свободен для выхода в море, — объявил Джеймс.
— Твой источник сообщил?
— Сэр Клод.
— Значит, его источник…
— Он уверяет, что источник надежный.
Моррисон вновь решил оставить свои сомнения при себе.
У ворот двухэтажной деревянной резиденции адъютант адмирала Саито встретил их глубоким поклоном, приветствовал бархатным голосом и проводил в изысканно обставленную гостиную с золочеными стенами, где горели свечи.
Адмирал Саито, сын самурая, был широколобый,
Адмирал дал Моррисону и Джеймсу все, кроме ответа, которого они так ждали. Он не только не дал им никакого ответа, но даже не предоставил возможности задать вопрос.
По дороге в отель Джеймс закипал, словно готовящийся к извержению вулкан. Моррисон хранил молчание, измученный бесплодным ожиданием, утомительной вежливостью хозяина и количеством саке, которое пришлось выпить по настоянию Саито.
Наконец Джеймс взорвался:
— Сэр Клод дал мне слово!
Моррисон так и видел, как лава стекает с макушки Джеймса.
— Ты знаешь, как говорят: посол — это честный человек, которого посылают за границу врать во благо своей страны. А насчет того, что он дал тебе слово, — так сэр Клод меня часто использовал, но взамен не давал ничего, кроме плохих обедов.
Когда они вошли в «Империал», Джеймс бросил взгляд на древнюю карликовую сосну, доминировавшую посреди лобби.
— Что ж, возможно, мне никогда не удастся стать очевидцем битвы за Порт-Артур, зато я могу в красках расписать искусство бонсай.
Моррисон скривил губы в улыбке.
— Вот что они делают с нами, — сказал он, проведя пальцем по скрюченным веткам маленького деревца. — Японцы, наши редакторы, наши дипломаты, коллеги, цензоры — все те, кто сдерживает нас и контролирует. Они связывают нас медной проволокой своих капризов и придирок, мешая нам выполнять нашу работу на передовой. Они выкручивают нам руки, подавляют наши великие порывы, делают нас маленькими и ничтожными.
Джеймс покачал головой:
— Наверное, мне пора отказаться от своей мечты и смириться с тем, что я человек, опережающий свое время. Возможно, мне следует принять предложение японцев об аккредитации и надеяться лишь на то, что это больше, чем подачка. Оседлаю своего коня и поскачу на фронт со своими привычными заботами о гонцах, голубях и прочих допотопных средствах связи, а свои революционные мечты оставлю для будущих поколений журналистов.
— Это несправедливо. — Моррисон нахмурился, расстроенный пораженческим настроением Джеймса больше, чем ожидал.
— Как в любви, так и на войне — а особенно в военной журналистике — все справедливо, — ответил Джеймс. — Во всяком случае, так говорят. Хотя сам я в этом не уверен.
— Давай
Следующие четыре дня прошли в бесполезных дискуссиях как с британскими, так и с японскими официальными лицами; по ночам Моррисон то возносился на вершину счастья, то пребывал в агонии, когда наступала очередь Игана наслаждаться телом Мэй.
На пятый день, выходя из дверей отеля «Империал», Моррисон столкнулся с ним нос к носу.
— Добрый день, — с заученной приветливостью поздоровался Иган и крепко, по-американски, пожал Моррисону руку. — Я так понял со слов мисс Перкинс, что завтра вечером мы вместе обедаем в «Гранд-отеле».
Моррисон был рад тому, что Иган не обнажил в улыбке свои зубы.
— Буду ждать с нетерпением.
Что за дьявольскую игру она затеяла? Но, что бы это ни было, в душе зрело тревожное предчувствие.
Ночью, в одинокой и неуютной постели, ему снились самые мрачные сны.
Глава, в которой поединок корреспондентов ждет неожиданный финал
Безоблачный и теплый рассвет обещал погожий летний день. Сразу после завтрака Моррисон поспешил в Иокогаму, где его ожидало разочарование: Мэй отправилась на яхте вместе со своей мнимой компаньонкой миссис Гуднау и ее морским капитаном в залив к югу от города, который японцы называют Негиши, а иностранцы — Миссисипи.
Он прогулялся по улице, где торговали почтовыми открытками, и отвлекся на час-другой, скупая карточки военной тематики и иллюстрированные журналы. Когда ему попались отличная гравюра на дереве, иллюстрирующая недавнее сражение между японцами и казаками на берегах реку Ялу, и великолепный триптих с изображением эсминцев «Хаятори» и «Асагири», которые громили русскую эскадру в боях за Порт-Артур во время снежного бурана, он очень обрадовался. Потом он вернулся на Кайган Дори, но, поскольку яхта до сих пор не вернулась, устроился на веранде «Гранд-отеля» с лимонадом и англоязычными газетами, ожидая Мэй.
Болтушка — вот она кто. Болтушка, да еще вздорная и нахальная… и при этом чудо как хороша в воздушном белом платье, обветренная и поцелованная солнцем и, что самое главное, с ослепительной улыбкой, которая озарила все вокруг, когда она, вернувшись с прогулки, увидела его на веранде отеля.
— Дорогой, спасибо, что согласился приехать. Мартин вне себя. Угрожал разорвать наши отношения и все такое. Он сказал, что знает о наших свиданиях, поскольку, когда вы столкнулись в дверях отеля, вид у тебя был трусливый.
— Трусливый! Это он не далее как вчера, завидев меня в ресторане, сделал крюк, лишь бы не подходить ко мне и не здороваться.
— Я знаю, знаю, — сказала она и, взяв его под руку, повела в отель. — Он ведет себя как ребенок.
— Должен признаться, я не горю большим желанием обедать с вами сегодня.
— Мы отлично проведем время, дорогой. Мартин обещал вести себя прилично. Я напомнила ему о том, что он всегда тебе симпатизировал и восхищался тобой, и вообще вы были друзьями.