Лекарь драконьей матушки
Шрифт:
Я почувствовала, как сердце забилось чаще.
Я вспомнила, что между нами — огромная пропасть, расстояние, которое кажется непреодолимым. Но даже несмотря на это, внутри билось что-то странное чувство — не только страх, но и восхищение. Он держит в своих руках целую империю, и это казалось мне невероятным — такой молодой. Ну сколько ему на вид? Тридцать пять? Где-то так. А власть его уже безгранична!
— Если что-то случится с моей матушкой или ей станет хуже, — продолжал Аладар, его голос стал тихим, но насыщенным угрозой и решимостью, — ты знаешь, что я не кровожадный. Но если
Я внутренне вздрогнула. Эти слова звучали как приговор, тяжелый, смертельный.
— Да, — быстро кивнула я, — только мне нужна ваша помощь. Ваша матушка меня совсем не слушает. Она хочет, чтобы я потакала всем ее капризам, кормила ее любимыми булочками с шоколадом, носила на балкон, читала ей книги, кормила с ложечки и не делала массаж. Но вы должны понять — это путь в один конец. Именно потакание ее слабости и капризам привело к тому, что сейчас она не может встать с постели, — мои слова прерывались, я постаралась говорить спокойно, — но если так продолжать, она больше никогда не встанет на ноги.
Я помолчала и добавила:
— Понимаете… Даже после того, как ваша матушка поправится, ей придется соблюдать диету. Всю жизнь. Иначе — ухудшение. Оно может произойти в любой момент.
Император внимательно слушал, его лицо оставалось спокойным, но в глазах — скрытая тень.
— Ты знаешь, что делаешь, — произнес он наконец. — Надеюсь, ты не ошибаешься.
Я выдохнула с облегчением, впервые за долгое время ощущая, что хоть чуть-чуть взяла ситуацию под контроль.
“Ох, эти родственники!” — пробормотала я про себя. — “Вместо того, чтобы не поддаваться на уговоры больного и довести лечение до конца, они начинают потакать капризам. А потом удивляются, почему всё становится только хуже. Врач всегда виноват: родственники жалуются, разрешают то, что нельзя, забывают о лекарствах. И когда наступает ухудшение, начинают кричать, виноват доктор!”
Я взглянула на императора, ощущая прилив решимости.
— Могу я идти? — спросила я, опасливо глядя на стражу за дверью.
Аладар кивнул.
— Да.
Я вздохнула с облегчением. Это был настоящий подвиг — пройти через этот разговор. Я уже почти поверила, что меня уволокут в тюрьму или — хуже — на казнь. А тут — всё обошлось!
Пока я собиралась уходить, вдруг услышала громкий требовательный стук в дверь покоев.
— Ваше императорское величество! — голос за дверью прозвучал испуганным.
Я сама вздрогнула, почувствовав тревогу, которая вдруг охватила меня. Я посмотрела на императора — его лицо резко изменилось, в глазах мелькнула тень опасности.
“Что-то случилось!” — пронеслось в моей голове.
— Войдите! — резко встал император, его голос стал твердым и решительным.
В дверь ворвался лекарь Абермарль — худощавый мужчина в возрасте, с худым узким и длинным лицом и водянистыми глазами, полными тревоги. Я про себя называла его Дуремаром, потому что в его методах было много сомнительного: зелья, пиявки, кровопускания и потакания капризам богатого пациента. За это пациенты его любили. Как только речь шла о потакании, лести и учтивости, он был мастером своего дела. Но как врач —
Я вспомнила, как императрица настаивала, чтобы именно Дуремар занялся ее лечением. Но судьба распорядилась иначе: перст судьбы, украшенный драгоценностями, в тот злополучный день указал на меня.
— Ваша матушка… — начал Дуремар, его голос дрожал, а глаза расширены от страха, — она… умирает…
Глава 4
От новости я вздрогнула. Как? От чего? Я же все делала правильно! Я нигде не нарушила протокол! Неужели я ошиблась с диагнозом?
В такие моменты у меня холодели пальцы рук, а в голове начинал вращаться клубок слипшихся мыслей.
Конечно, ошибка была возможной, ведь здесь нет ни лаборатории, ни анализов крови, ни даже нет элементарных приборов для измерения сахара в крови, но у императрицы налицо все признаки диабета!
Неужели это не диабет? Тогда что это?
В этот момент император смерил меня взглядом.
Его глаза — словно острые клинки, пронзающие насквозь.
От этого взгляда у меня словно всё внутри сжалось, земля под ногами словно превратилась в мягкую вату, и ноги начали будто проваливаться. Сердце забилось учащённо, дыхание сбилось. Я почувствовала, как меня охватывает паника, и страх подступает к самому горлу, когда император резко встал с кресла.
“У меня нет никого дороже ее!” — в голове эхом пронеслись слова. — “Если что-то с ней случится…”.
Я хотела попросить его разрешения пойти к пациентке, помочь ей, попытаться выяснить, что случилось. Или хоть немного облегчить страдания. Но император опередил меня властным жестом.
Словно отталкивая, он поднял руку, приказывая страже схватить меня. Его взгляд — холодный, безжалостный, — будто он уже принял решение, и спорить тут бесполезно!
Дюжие молодчики из стражи обступили меня, явно будучи уверенными, что я дам деру.
Видимо, прецеденты уже были.
Потом двое молодцов взяли меня под руки и грубо повели вслед за его императором, величественно шагающему по коридору.
“А это, чтобы ты не взлетела!” — заметила я, чувствуя, что меня буквально волоком тащат следом, взяв под стражу со всех сторон.
Дуремар забегал то с одной стороны императора, то с другой, пытаясь всеми силами привлечь его внимание. Он яро осуждал мои методы лечения, косясь в мою сторону. Всеми силами Дуремар пытался показать свой профессионализм и сыпал направо и налево умными псевдомедицинскими терминами, которые, видимо, придумал сам для пущей солидности.
— А я говорил, что все так будет! Говорил! — убеждал Дуремар. — А я вас предупреждал, что такое лечение до добра не доведет! И как видите! Ваша матушка при смерти!
Дуремар зыркнул на меня, словно пытаясь глазами указать на виновника.
Лица императора в этот момент я не видела.
И даже не могла ответить на вопрос, хочу ли я его сейчас увидеть.
Тяжелая поступь словно отмеряла последние удары моего сердца.
Только на повороте я заглянула в побелевшее как полотно лицо в ореоле черных волос. В голове быстро сложилось два плюс два, и я поняла, что жить мне осталось совсем чуть-чуть.