Лекарь Империи 7
Шрифт:
Время для нестандартного подхода.
Классическая дифференциальная диагностика завела нас в тупик, потому что мы отталкивались от симптомов. Нужно было сменить парадигму.
Забыть все медицинские догмы, обнулить все предыдущие выводы и начать с абсолютного нуля. С чистого листа.
— Так, команда, — начал я, и в тишине ординаторской щелчок снимаемого колпачка маркера прозвучал как выстрел. Я намеренно использовал это слово. Оно повышало их ответственность и вовлеченность. Они были не просто ординаторами, они были участниками решения
Я нарисовал в центре доски круг и написал внутри «ОБУХОВ».
— Мы ищем не болезнь, — я обвел слово, — мы ищем причину. Что мы знаем о нем как о человеке, кроме того, что у него по неизвестной причине разрушается печень?
Фролов, как прилежный ученик, тут же поднял руку.
— Он бывший военный. Полковник в отставке. Крепкий мужик, практически всю жизнь был абсолютно здоров.
— Это лирика, — отмахнулся я, даже не поворачиваясь к нему. — Социальный анамнез. Это важно, но потом. Мне нужны факты. Сухие, конкретные факты из его жизни, которые могут иметь медицинское значение.
Нужно было сразу направить их мышление в правильное русло. Не «какой он человек», а «что с ним происходило». История жизни, а не характеристика личности. Каждая, даже самая незначительная, деталь могла оказаться ключом.
Величко задумчиво почесал затылок.
— Жена его говорила, он упрямый как баран. К лекарям не ходит принципиально. Пришел, только когда уже совсем скрутило, ходить не мог.
Поведенческий паттерн. Типично для военных старой закалки. Основной вывод: симптомы появились не неделю назад. Процесс хронический, идет уже давно, возможно, несколько месяцев. Пациент обратился за помощью только в стадии декомпенсации.
Я молча написал на доске: «УПРЯМЫЙ. К ЛЕКАРЯМ НЕ ОБРАЩАЛСЯ». Каждая деталь была важна.
— Что еще? Факты.
— Может, это хроническое отравление? — предположил Фролов. — Он же военный, мог на каких-нибудь старых складах с химоружием служить. Свинец, ртуть, мышьяк?
Величко тут же фыркнул.
— Бред! При отравлении тяжелыми металлами была бы совсем другая клиника! В первую очередь — неврология: тремор, полинейропатия, энцефалопатия. А у него чисто печеночная симптоматика.
Величко прав.
Клиническая картина не соответствует отравлению тяжелыми металлами. Но сама мысль Фролова была ценной.
Он начал думать в правильном направлении — поиск внешнего, экзогенного фактора. Не внутренний сбой, а что-то, что попало в организм извне.
— А может, это… паразиты? — вдруг, словно стесняясь своей идеи, выпалил Величко.
Я повернулся к нему.
— Паразиты? Семен, мы же делали серологию. Все отрицательно.
— Ну да, на стандартных паразитов, — он набрался смелости. — Аскариды, токсокары, эхинококк… А если это что-то редкое? Экзотическое? Что-то, на что у нас в лаборатории просто нет нужных тестов?
Я замер с маркером в руке. Эта мысль,
Интересная мысль. Очень интересная.
Мы искали известных возбудителей стандартными методами. А что, если враг использует «стелс-технологии»? Что, если это паразит, неизвестный медицине этого региона?
Или даже паразит, мутировавший под воздействием местной магии, который не определяется стандартными антителами? Это объясняло бы и стерильность пунктата, и неэффективность антибиотиков, и… эозинофилы! Чертовски точно. Это объясняло все!
— Эй, я же все там проверил! — возмущенно вскочил на столе Фырк. — Никаких червяков или личинок там нет! Чисто!
Но я его уже не слушал. Фырк видит то, что знает. Если он никогда не сталкивался с подобным организмом, он может просто не распознать его как паразита, приняв за измененные ткани самого пациента.
Я повернулся к Величко. Весь мой вид изменился. Усталость исчезла, ее сменил холодный азарт исследователя, напавшего на верный след.
— Семен, ты гений, — констатировал я. Это была признание ценности его идеи для решения общей задачи. — Что если это паразит, эндемичный для какого-то конкретного, очень специфического региона? Настолько редкий для Мурома, что его здесь просто никто и никогда не ищет?
Уже вскоре мы вошли в палату Обухова втроем. Атмосфера была тяжелой. Полковник лежал с закрытыми глазами, но я видел, как подрагивают его веки — он не спал, просто собирал остатки сил.
Я сел на стул у его кровати.
Фролов и Величко встали чуть позади, как моя группа поддержки. Или, скорее, как ассистенты следователя.
— Виталий Валентинович, — я начал спокойно, но настойчиво. — Нам нужно поговорить. Очень подробно.
Он с трудом открыл глаза.
— О чем, господин лекарь? Я, кажется, уже все рассказал.
— Нет, не все. Мы ищем что-то экзотическое. Необычное. Давайте вспоминать — любые, даже самые короткие поездки за пределы Муромской области за последний год.
Распределяем роли. Я веду общую линию, задаю вектор поиска — география. Фролов будет копать детали питания — самый вероятный путь заражения. Величко — социальные контакты и прочие возможные факторы. Работаем как единый механизм.
Обухов нахмурился, напрягая память.
— Да некуда мне особенно ездить. Я человек оседлый. Дача под Муромом, работа консультантом в охранной фирме, дом. Все.
— А в отпуск? — подключился Величко. — На юг не ездили? Или, может, в гости к дальним родственникам?
— Нет, никуда… Хотя постойте! — он вдруг оживился и с кряхтением приподнялся на локте. — На рыбалку же ездил! С бывшими сослуживцами! Весной, в апреле.
Рыбалка. Потенциальный источник заражения.
— Куда именно? — я наклонился чуть ближе.
— В Астраханскую область. На Волгу, в самую дельту. Там у одного моего приятеля своя рыболовная база.
Астрахань. Дельта Волги. Есть.