Лекарь-воин, или одна душа, два тела
Шрифт:
Мысли роились в голове, а мне еще нужно и стрелу извлечь, и рану обработать. На удивление, операцию я провел что называется «на автомате», «на автопилоте» — сказался огромный практический хирургический опыт прошлой жизни.
Руки работали, делали свое лекарское дело, а мозг делал свою аналитическую работу. Я теоретически допускал факт измены со стороны отца Павла. Но через секунду отмел в сторону эту мысль. Решил, что так можно заподозрить всех. Надо же кому-то верить. Доверюсь своему жизненному опыту и знанию человеческой натуры — отца Павла от подозрений избавлю. Но что тогда получается? Кто-то перехватил сообщение священника в вышестоящие инстанции? Но он получил извещение о доставке пакета нужному адресату. Значит, прокол случился где-то выше.
Если посчитать лежащего сейчас на лавке казацкого высокопоставленного гостя «засланным казачком», о котором шла
Операция закончилась, раненый лежал на животе, по — прежнему лицом вниз. Когда я его с помощью казака переворачивал для обработки раны на груди, то есть выходного отверстия, этот Иван Панкратович спал. Одним словом, мое обличье он толком и не видел, а я его рассмотрел хорошо, не забуду вовек.
Я решил после завершения работы повернуться лицом к атаману, а спиной — к остальным присутствующим, будто для итогового доклада по лечению важной персоны, и во время этого самого доклада незаметно показать условный знак, которому меня научил отец Павел. Вот и посмотрим, что этот знак значит, а вместе с ним и отец Павел, и казак Чуб, и вся эта конспирация. Как решил, так и сделал. И увидел. То есть ничего не увидел. Лицо атамана было неподвижным и безэмоциональным. Он поблагодарил меня, не обращая внимания на мою правую руку, пальцы которой, скрещенными, прижимались к области сердца.
Я собрал инструменты и микстуры в саквояж, и в недоумении отправился в свое расположение. Шел, не разбирая дороги, кого — то задел плечом, услышав вдогонку грубые слова. Что же это получается? Атаман такого уровня, почти кошевой, ну заместитель кошевого, но однозначно выше по положению, чем куренной — и не знает никакого такого тайного жеста? А, может, все-таки, отец Павел не тот, за которого себя выдает? Наплел мне с три короба какой-то масонской мути, а я, развесив уши, принял все за чистую монету? Так-сяк пальцы складываю, выкручиваю, надеюсь решить серьезнейшие вопросы. Хорошо, хоть таким знаком не явилась наша земная, простая фига. Вот был бы я хорош, показав Чубу фигу, говоря, как я удачно провел операцию важному перцу из стольного града. Как минимум, получил бы хорошую взбучку, или по сопатке, или сабелькой вострой — вжик и ходи, лекарь Василий, куда хош, но, извини, уже без головы. А ее мы на кол посадим в назидание плохо воспитанным казакам, пусть там пока побудет, пока глазоньки вороны не выклюют. Фу, какие мрачные мысли крутятся в голове. А каким же им быть? Я в таких делах профан. Мне все эти манипуляции непривычны и съедают очень много моих нервных, тех самых серых клеточек. А они мне самому, край, как нужны сейчас для совершения очередного судьбоносного шага — но не знаю еще какого.
Задумавшись, сразу не понял, кто меня хлопает по плечу и что-то говорит об атамане Чубе. Ну что еще им от меня надо! Оказывается, опять, тот же посыльный, и опять передает приказ прибыть срочно к атаману. На мой вопрос, мол, опять кого-то подстрелили — подранили,
Пожав плечами, я, совсем расстроенный, поплелся вслед за казаком. Кругом казаки готовились к боям: кто тренировался, кто точил саблю и ножи, кто смазывал пистоль. Немногие громко смеялись над какими-то шутками своих друзей, хлопая их при этом по спине. Кто-то любовно чистил верного боевого друга — коня. Я же следовал за посыльным на непонятную беседу о новом лекарском казачьем подразделении — ну кем мы его наполним, если обученных кадров нет. Ладно, мое дело маленькое — выполнять приказы командиров.
На этот раз атаман был в своем шатре один. Прооперированного гостя, видимо, отнесли в другой шатер, ему сейчас не помешает покой и хороший уход. На мое искреннее удивление и радость атаман, молча и спокойно сделал ответный тайный жест и сразу пригласил вежливым движением той же руки присесть рядом с ним.
— Говори, Василий, но негромко — уши кругом быть могут — я тебя внимательно слушаю.
Я, преисполнившись важности, начал свой рассказ с цели обучения в монастыре и возвращения домой. Мне понравилось, что Чуб не стал задавать вопрос об источнике получения мной тайного знака, значит, серьезно воспринимает меня, а значит и мой доклад. Вполголоса я изложил все, с чем столкнулся в пути домой, а также дословно пересказал текст шифровки. Объяснил, что обратился к надежному человеку, направившему в тот же день срочное сообщение в опечатанном пакете на самый «верх», а также привел все свои умозаключения по обсуждаемой теме.
— Атаман, — продолжил я, — если я правильно понимаю обсуждаемую ситуацию и то, что вы с большим вниманием отнеслись к моему рассказу, то могу ли задать вопрос?
— Конечно, спрашивай, но знай: если интерес твой будет к делу, к которому ты не можешь иметь отношение, я твой ответ оставлю без ответа, и ты объяснишь мне причину проявленного интереса. А если касаемо нашей беседы, проясню тебе все, что знаю сам, — собеседник, внимательно глядя прямо в мои глаза, закончил спокойным тоном свой ответ.
— Кто таков Иван Панкратович, каковы его обязанности в казачьем войске, всегда ли человек с подобными его функциями находится рядом с вами во всех походах?
— В корень зришь, Василь, с тобой приятно вести беседу — не по годам ты умен. Именно такие вопросы и я себе задавал, когда кошевому атаману навязали этого Ивана Панкратовича. Навязали из самого Киева, поэтому, сам понимаешь, вопросы мы задавать могли только сами себе. Нам было сказано: в связи с тем, что в этот раз военные действия против коалиционных войск будут вестись по двум направлениям, необходимо четко координировать наши действия. На мой взгляд, объяснение имеет смысл, поэтому мы смирились с присутствием на всех советах руководства войском представителя короля, который выступал как своеобразный координатор. При изменениях обстановки он использует своих почтовых голубей, формально докладывает, что он в зашифрованном виде направляет по такой-то теме сообщение в ставку его величества, для учета в планировании действий по обеим направлениям в наиболее эффективном виде. Мы, конечно, не возражаем. Он отправляет своей почтой сообщение. Вот вкратце и все его обязанности. Но нам не представлены права по контролю за его действиями.
После твоего доклада я несколько по иному смотрю на его периодические выходы будто бы в тыл врага для каких-то секретных встреч или для встреч с нашими разведчиками, которые с его слов добывают важную информацию о противнике. Он куда-то тайно выходил, вернее, он официально ставил меня в известность, чтобы я обеспечивал ему скрытое сопровождение до определенных рубежей. Далее он следовал в одиночку, вот и последний раз где-то схлопотал стрелу. Мы его хвалим за храбрость, но, честно говоря, никаких полезных нам сведений Иван Панкратович до сих пор не сообщал. Теперь у меня закрались большие сомнения относительно этого казака. Но, тем не менее, эти сомнения ни о чем не говорят. Никаких фактов его работы на неприятеля мы не имеем. И вообще с такой точки зрения на представителя Киева никто не смотрел, все видели только его отважные действия, а со стороны это именно так и выглядит. Сейчас я могу оценивать его поступки несколько иначе, но, повторюсь, никаких доказательств предательства нет. Что делать — пока не знаю, надо крепко подумать, причем, как говорят, семь раз, прежде чем один раз отрезать. Голову.