Лекарь
Шрифт:
«Ты умирал слишком долго, Тихон, поэтому сейчас не сможешь сразу увидеть того, к чьим словам следовало бы все же прислушиваться время от времени,» — осуждающе произнес Фил и негромко рассмеялся.
Улица, где я снова оказался, была мне знакома, по ее обеим сторонам все так же теснились уютные домики с яркими крышами, однако среди них не было ни одного, который ждал бы меня.
«Ты отдал свой дом мне, — снова прозвучало неподалеку, — твои действия и поступки никогда не отличались наличием здравого смысла. Теперь ты вынужден скитаться, мой мальчик, до конца времен. Без постоянного пристанища. Ты стал бомжом, Тихон, и в том исключительно твоя заслуга.»
Я обернулся на звук и наконец-то воткнулся глазами в знакомую стройную фигуру, облаченную в строгий парный костюм. Сейчас Фил
«Тихон, — тут же отреагировал на мою эмоцию надменный брат, — твое огромное мертвое ныне сердце рождает во мне гамму разных соображений. Возможно, я ошибался, мой мальчик, считая тебя непродуманным идиотом. Ты никогда не был им, и прости меня за резкость суждений. Ты был и остаешься непростительно добрым и мягким человеком, способным растрогать своим участием даже сурового прагматика, каким я считал себя всю свою земную жизнь. Чего уж говорить о безродном бродяге, наделенным еще более чувствительной душой.»
Едва слышно добавил Фил и сделал мне приглашающий знак.
«Пойдем, Тихон, я приглашаю тебя в мои хоромы. — негромко проговорил Филип и, не дожидаясь моего согласия, медленно побрел вдоль узкой улицы. — Мне скучно там одному, — продолжил он, едва мы подошли к распахнутой настежь двери, — но здесь так принято. Там, в земной жизни мы вправе набивать свой дом приятелями и подружками, скрашивая свое одиночество их разношерстной компанией. Здесь все по-другому, Тихон. Из всех развлечений нам доступны только воспоминания. Иногда я думаю, что слишком мало я уделял времени для расширения своего кругозора. Мне не хватает моих запасов, чтобы заполнить ими все время мира. Скажи мне, Тихон, о чем ты будешь вспоминать, скитаясь по вечности?»
Я буду вспоминать свои опыты и безродного бомжа, ставшего мне братом, хотел ответить я и вдруг вздрогнул от новой мысли, вспыхнувшей в моем мозгу.
«Фил, неужели я больше никогда не смогу вернуться обратно? — проговорил я, внутренне холодея, — что мне нужно сделать для этого?»
Вечно сдержанный Фил весело захохотал, будто я сказал нечто невероятно смешное. Потом вдруг внезапно натянул на утонченное лицо строгую маску и серьезно отозвался, тщательно проговаривая каждый звук.
«Уже ничего, Тихон. Наслаждайся вечностью, мой мальчик»
Его слова еще звучали в моей голове, когда я снова оказался на узкой пыльной улице. Здесь для меня не было места, как, впрочем, и везде, куда бы я ни направился. Торчать столбом посередине пыльной улочки я посчитал некрасивым, и медленно побрел дальше, привыкая к выбранной роли. Фил был прав. Тут не было ничего, способного поразить воображение, кроме тех мыслей, что без счета наполняли теперь мою голову. За сотню лет моего земного существования мне было чего вспомнить, однако мои размышления упрямо возвращали меня на осенний галечный пляж, обдуваемый пронзительным ледяным ветром. Там, на сырых камнях я неизменно видел скрюченную тощую фигурку, всегда одинаково приветствующую меня неизменным «Здорово, коли не шутишь». Я мысленно останавливался рядом, и на этом мои воспоминания обрывались. Мне нестерпимо было даже думать о том, чем продолжилось наше спонтанное знакомство тогда, сотню лет назад. Иногда я забредал к Филу, и мы долго сидели с ним молча, любуясь в приоткрытое окошко каждый своими картинами, рожденными в подсознании. Постепенно я приходил к выводу, что в потустороннем существовании есть свои плюсы. Здесь я, по крайней мере, больше не чувствовал боли, меня покидали разного рода эмоции, а им на смену приходила невероятная легкость, спокойствие и тишина.
Как-то мы сидели так в полном молчании, перебирая в голове давние эпизоды жизни, и я уж было хотел поделиться с Филом своими наблюдениями относительно полной безмятежности, как вдруг меня будто выбросило из кресла, причудливо изогнув дугой. Фил без особого любопытства наблюдал за моими кривляниями, никак не комментируя их. А меня продолжало корежить. К счастью, мои пируэты не причиняли мне физических неудобств, оставляя мое тело без привычных ощущений. Кресло, на котором я предавался воспоминанием, было грубо отброшено в сторону моим неловким движением, а моя извивающаяся тушка безвольно
«Что происходит, Фил, — сумел пробормотать я до того, как новый виток боли выгнул меня дугой, — почему мне так больно?»
Фил только медленно покачал головой и знакомо произнес:
«Я знал, что рано или поздно так и случиться, прости меня, Тихон, я больше ничего не смогу сделать для тебя.»
Глава 57.
Соня торопливо перебегала мало оживленные перекрестки, то и дело оглядываясь на редких прохожих, в каждом из которых видела потенциальную угрозу. С момента гибели ее равнодушного отца прошло уже достаточно времени, чтобы детская память навсегда вычеркнула из головы неясный образ вечно занятого невзрачного человека. Соня никогда ни к кому не привязывалась надолго, вероятно, позаимствовав эту весьма полезную черту у своего неэмоционального родителя. Единственным исключением из общего Сониного правила можно было считать грустного невысокого человека, в компании которого девочка оказывалась время от времени. Это не было зарождением симпатии, или любой другой похожей эмоции, Соне были чужды эти понятия. Непонятной девчонке было не так страшно рядом с всегда молчаливым Женей, и ради этого мутного обстоятельства Соня была готова признать тихого человека своим другом. Когда он ушел, не попрощавшись, Соня не стала обижаться. Она прекрасно понимала причину, по которой ее единственный друг оставил уютную квартиру, предпочитая снова скитаться по оврагам. Соня преодолела большую часть пути, совершенно не чувствуя усталости. Ее она никогда не чувствовала, но хорошо знала, что для того, чтобы поддержать свой организм в рабочем состоянии, человеку требуется отдых. Миновав самую последнюю, окраинную часть города, Соня свернула к оврагам, однако, останавливаться не стала. «Ничего со мной не случиться, — мелькнула в голове полезная мысль, — нельзя тянуть, я могу не успеть.»
Поддерживая себя этой идеей, девочка смело перелезла через огромную яму, разделяющую овраг на две неровные части, и все же притормозила возле густых посадок. Глубоко вздохнув, как перед прыжком в ледяную воду, Соня решительно вошла под густые своды разросшихся деревьев и остановилась, прислушиваясь.
«Ты сама пришла ко мне, Соня, — прозвучал старческий скрипучий голос, и Соня облегченно выдохнула. — не могу сказать, что я ждал этой встречи, но я очень рад видеть тебя»
Девочка сделала еще пару шагов и уткнулась в широкие одежды высокого худого старца, появившегося ниоткуда.
«Можешь не рассказывать мне ничего, — улыбнулся старик, расслышав горестный Сонин всхлип, — я и сам знаю причину твоего появления здесь. Пойдем, Соня, с дороги нужно хорошенько отдохнуть. И не спорь!»
Старик ухватил тоненькую Сонину ручку и медленно повел свою гостью мимо высокого забора, выложенного из природного камня. Соня послушно двигалась следом, с испугом рассматривая густые сросшиеся кронами огромные деревья, заслоняющие солнце. Наконец перед путниками показались распахнутые настежь ворота, за которыми отчетливо просматривалась маленькая избушка, являющаяся конечной точкой их маршрута.
«Проходи, Соня, — распахнул крепкую дверь старик, пропуская вперед растерянную девочку, — будь как дома. Ко мне нечасто заходят гости, но я рад любому посещению. Смотри, что я приготовил к твоему визиту.»
Дед протянул Соне маленькую глиняную кружку, наполненную ароматной жидкостью.
«Пей, Соня и отдыхай. Твой путь был слишком долгим, чтобы проигнорировать очевидные вещи. Набирайся сил, девочка, они тебе еще пригодятся»
Слова деда обволакивали сознание, мешая донести до гостеприимного хозяина основную мысль, что не ради глупого отдыха Соня проделала такой долгий путь. Сон окутывал девочку с головы до ног, и когда дед обернулся на пороге, Соня уже крепко спала на широкой лавке, свернувшись в уютный комок.