Лекарь
Шрифт:
«Приступайте, Моськин — вернул меня к реальности Бражников, — от ваших стараний и результатов зависит ваше благополучие.»
Я согласно кивнул и приступил к обязанностям, в этот раз решив все сделать так, как надо.
«Пусть подавятся, — озлобленно думал я, смешивая препараты, — на кой черт Бражникову приспичило возиться с сонмищем неадекватных тел, способных только глупо щерится в ответ на любые фразы? Он просил результатов, будут ему результаты, пусть потом не обижается!»
Мои секретные разработки по изготовлению нового состава заняли у меня считанные минуты, однако я не спешил запускать установку, все еще отыскивая в себе остатки гуманизма. Мир катился в ад и без нашего вмешательства. Сейчас никто не зарабатывал деньги привычным способом, производя, торгуя, предоставляя услуги. Сейчас граждане начинали свой день с очередей за концентрированным порошком, стекаясь за ним в центры выдачи, после чего расползались по норам, жрать добычу и ждать следующего похода за жрачкой. За какие-то полгода люди превратились в зомби по доброй воле, и я не мог их за то винить. Отряды охранения свято охраняли неизвестно кого от любых посягательств на проявление активности и самостоятельности. Эпидемия закончилась, а коллективное безумие только набирало обороты. Возможно от наших экспериментов появиться какой-нибудь практический толк.
Проводя
«Как работа, Прохор?» — равнодушно протянул он, избегая моего прямого внимания. Мои ответы не сильно интересовали его, и мне было понятно, что он не одобряет моего выбора. Игнат не обманул нас, ежедневно снабжая нормальными продуктами питания, о которых мы оба уже успели забыть. Вместо моих оборванных тряпок на мне красовался темно-синий деловой костюм, сшитый из добротной шерстяной ткани с малой долей синтетики. Что-то подобное я носил, работая в «РусФарме» жизнь назад. Женьке достались красивые строгие брюки и темная рубашка, которые ему бесконечно нравились. Похоже, это было единственное, вызвавшее симпатию в правильном Женьке. Однажды он не выдержал и гневно прошипел мне:
«Лучше бы мы скитались по полям, Тиша, подыхая от голода, чем заниматься тем, чем мы занимаемся!»
Мне откровенно надоели его кривляния, и я, тоже не удержав эмоции, отозвался, составив ответ из непечатных фраз:
«Ты ничем не занимаешься, любезный! Твоя совесть должна оставаться девственно чистой! И потом, тебе никто не запрещает снова скитаться по полям,» — неосторожно добавил я, обрывая разговор.
Я был уверен, что щепетильный приятель покинет меня в тот же вечер, однако прошел день, за ним еще, а мой Женька продолжал сидеть в комнате, разглядывая из окна красивые виды.
«Я уйду, Тихон, — сказал он, когда наш последний разговор надежно растворился в моей памяти. — я больше не могу потворствовать преступлениям. То, что делаешь ТЫ, недопустимо, Тиша.»
К слову, я ничего не делал. Больше ничего. Установка исправно гудела, раздавая содержимое контейнеров на бесконечное количество километров, я следил за ее работой, а Игнат, время от времени навещавший меня, рассказывал мне новости.
«Прохор! — то и дело восклицал он, прерывая поток пугающих фактов, — я не минуты не жалею, что включил тебя в штат. Ты гений, дружище, настоящий гений. Ты заслуживаешь всего самого лучшего, что в моих возможностях тебе предоставить. Показатели грамотности населения снизились почти на пятьдесят процентов, а знание точных наук свелось к нулю. Это прорыв, Прохор!»
Последние данные вызвали у меня оторопь. Мне было непонятно, что именно вызывает у Бражникова такие неподдельные восторги.
«Да как же ты не понимаешь? — сокрушался он, — я скоро смогу управлять этим быдлом, не ведая преград. Что может быть податливее тупого стада, Прохор? Только еще более тупое стадо. Это же незаменимые исполнители чужой воли, они не станут выяснять причины и копаться в морали. Я сказал — они сделали. Это ли не прекрасно?!»
От подобных откровений я похолодел, только что осознав, что натворил. В моих обновленных препаратах не было значительных изменений. Я для вида поковырялся в разноцветных порошках, запустив практически идентичные по своему составу снадобья, искренне рассчитывая, что дело ограничится бессмысленными улыбками граждан и всплеском неконтролируемых эмоций, чаще положительных. Но то ли мощность установки повлияла на результат, то ли исходный материал для исследований претерпел изменения, но итог получился откровенно пугающим. Мы с Женькой жили в Центре уже больше двух месяцев, и за это короткое время данные, озвучиваемые Бражниковым, стремительно неслись к образовательному вакууму среди населения. Народ тупел, а негодяй Игнат уже не таясь, делился со мной планами по переустройству мира. Я несколько раз пытался внести изменения в уже существующие формулы, снижая долю активных компонентов, однако все, что я делал, только рождало эйфорию у Игната, выдавая устрашающие данные. В конце концов, наплевав на корпоративную этику и подписанные соглашения, я запустил через установку обычные витамины, совершенно безвредные и в какой-то степени, приносящие пользу. В таком режиме установка молотила неделю, возвращая к разумной жизни мирных обывателей. Так думал я, с тревогой ожидая поступления новых данных. Когда в самом конце трудовой недели ко мне ворвался Игнат, я приготовился к раздаче слонов и даже прорепетировал про себя ответную речь, однако, судя по всему, Игнат обнаружил для себя новые поводы для радости.
«Довольно, Прохор! — провозгласил он, — я добился потрясающих показателей. За последние три дня горожане потеряли способность к аналитическому мышлению, сохраняя в себе навыки подчиняться приказам из вне. Их эмоциональный порог равен нулю, а значит, приказы не вызовут у них волну недовольства. Сделаем перерыв, дружище. Пусть чудо-техника отдохнет!»
Я послушно вырубил гудящее чудовище и растянулся в кресле, предвкушая заслуженный отдых. Сегодня я обрадую не в меру чувствительного Женьку, погасив, наконец, в его измученной сомнениями душе, оправданные тревоги. Так думал я, поднимаясь по длинной лестнице в наши апартаменты.
«Все кончено, Женя! — торжественно изрек я, появляясь в дверях, — ты можешь теперь спокойно выдохнуть!»
Однако радостные вести остались за гранью понимания моего эмоционального друга, поскольку комната была пуста.
Глава 52.
Игры, затеянные Бражниковым и легко подхваченные Тихоном, вызвали в Женьке волну негодования. Правда, поначалу эта волна не торопилась топить в своих потоках честную душу Варвара. Он откровенно наслаждался предоставленными Игнатом нормальными человеческими условиями житья, которые искренне считал для себя уже недоступными. Вкусная еда, красивая целая одежда и чистая постель вызывали у Женьки настоящий восторг, которым он не уставал делиться с занятым другом. Тот, в свою очередь доносил до сознания приятеля итоги начавшейся работы над новыми установками. В первые дни Женьке был не до конца ясен весь глубинный смысл этой суперсекретной работы, и он даже немного гордился своим талантливым братом. Однако со временем до него стала доходить опасная составляющая проводимых экспериментов, а когда Тихон неосторожно пересказал содержание одного из
«Неугомонный Тихон снова взялся за свое, — вертелась неотвязная мысль, — в этот раз его амбиции превысили все допустимые пределы, и этот Бражников еще! Мало ему могущества!»
Добираться до сознания упрямого брата и взывать его к идеям гуманистических ценностей Женька не рисковал, поскольку даже не представлял себе какими словами доносить до ученого осла прописные истины. Женька снова чувствовал себя неловко в компании одержимых фанатиков, как про себя он называл Бражникова и Моськина. В какой-то момент мысль о собственной причастности к творившимся противоправным деяниям перевесила здравый смысл, и Женька покинул Центр. Варвар все еще очень отдаленно представлял себе степень разрушительной мощи секретной установки, поэтому сомневался в правильности своего выбора, однако присутствие во всем этом господина бизнесмена, делало всю задумку в целом априори преступной.
Его никто не останавливал, не спрашивал о цели появления в длинных коридорах, не просил предъявить метрические данные. Женька без проблем вышел на улицу и с наслаждением вдохнул свежий осенний воздух. Подаренная Игнатом рубашка и красивые брюки мало спасали Женьку от резко наступивших осенних холодов, однако возвращаться обратно тоже не возникало желания. Улицы были пусты и безмолвны, но это обстоятельство нисколько не удивило Женьку. Те два месяца, просиженные под светлыми сводами теплой горницы, он только и делал, что пялился на улицу, разглядывая окрестности. Самое оживленное время, по его наблюдениям, приходилось на раннее утро, когда многочисленные граждане сосредоточенно двигались в сторону Центров выдачи концентрата. К обеду оживление сходило на нет, и улицы погружались в дремоту. Вечерами никто не появлялся на улицах, кроме, пожалуй, бойцов охраны. И Женька немало удивился, когда, пройдя пару кварталов, наткнулся на одинокого прохожего, сосредоточенно и торопливо двигающегося по своим делам. Женька настолько соскучился по простому человеческому общению, что не удержался и окликнул незнакомца.
«Здорово, приятель!»
Однако фигурка не остановилась, не подняла голову и не поинтересовалась поводом чужого интереса. Она как ни в чем не бывало прошмыгнула мимо, оставив обескураженного Женьку без дружеской беседы.
Побродив по перекресткам, Женька откровенно заскучал. Его скоропалительные намерения в твердом и безоговорочном бегстве из преступного Центра, теперь казались ему глупыми и надуманными.
«Может, вернуться?» — мелькнуло в голове, запустив новую программу. Женьке отчетливо представились уютные картины вечерних разговоров с Тихоном, сытный ужин, нормальные условия и, грустно вздохнув, Женька повернул обратно. Правда уютные разговоры последнее время сводились к кратким переругиваниям и почти взаимным оскорблениям, но эту нервозность Женька списывал на напряженный график и небывалую ответственность, возложенную на плечи брата. Картины ужина укрепили Женькину решимость, и он прибавил шаг, желая до темноты попасть в апартаменты. По дороге его обогнали несколько человек, в которых Женька с удивлением узнал обычных прохожих. Не бойцов охранения, не представителей патрульных служб, а обычных граждан, спешащих по неотложным делам. Эти картины напомнили Женьке то давнее время, когда горожане, закончив работу в офисах и предприятиях, наполняли вечерние московские улицы, обсуждая по телефону планы на вечер. Прохожие, встретившиеся Женьке сейчас, планы не обсуждали, по телефону не говорили, да и не было похоже, чтобы они только что покинули свои рабочие места. Их появление пробудило в Женьке любопытство, и он, от нечего делать, решил проследить за поздними гуляками. Держась на безопасном расстоянии, Варвар неслышно двигался по следам и невольно прислушивался к возможному разговору. Однако, как бы Женька не напрягал свой обостренный слух, до него не доносилось ни звука. Фигур было несколько, все они придерживались одного направления, но упрямо хранили гробовое молчание. Свернув в переулок, Женька увидел еще несколько прохожих, уверенно приближающихся к тем, первым. Когда молчаливая группа добавила в свой состав еще пяток участников, Женька ощутил беспокойство. Сейчас это была уже маленькая толпа, двигающаяся по вполне определенному маршруту. Люди шли медленно, словно поджидая остальных, но в их движениях не было прогулочной расслабленности, в каждом жесте Женька видел напряжение и волю. Постепенно к ним стали стекаться прохожие, появляющиеся из самых неожиданных мест. Люди выходили из подъездов домов, выныривали из подворотен, просто возникали из ниоткуда. И текли в одном направлении. Такие организованные шествия Женька видел лет пятьдесят назад, когда в его городе устраивались стихийные митинги в поддержку чего-нибудь или по случаю протеста. Но тогда толпа шумела, выкрикивая соответствующие лозунги, и было понятно, по какому поводу случилось мероприятие. Сейчас Женька терялся в определениях, поскольку ему было откровенно страшно находиться среди фатально молчащей бескрайней толпы людей. Людской поток подхватил его и понес с собой, лишая возможности незаметно выскользнуть и вернуться к своим делам. Впрочем, Женька хотел вернуться в Центр, и толпа принесла его к самому входу в высокое серое здание. От удивления Женька охнул, не успев даже предположить, что понадобилось такому количеству народа в обычном исследовательском центре. Он ожидал, что люди, потусив возле закрытых дверей, разбредутся восвояси, поскольку просто так проникнуть в здание не представлялось возможным. Но Женькины ожидания не оправдались. Толпа, не замедляя шаг, втекла в неожиданно распахнувшиеся двери и двинулась дальше, заполняя собой широкие коридоры Центра. Здание было огромным, а цели толпы могли варьироваться от самых невероятных, до самых очевидных, однако все возможные варианты тоже оказались не угаданы совершенно растерявшимся Женькой. Его последнее предположение касалось массового движения во славу обновленного состава концентрата, стремительно теряющего свои вкусовые качества. Однажды народ уже возмущался чем-то подобным, но до организованных шествий не доходил. Толпа поднималась по ступеням, минуя длинные коридоры, пока наконец перед ней не замаячили своды знакомого Женьке крыла, где обитал могущественный Игнат Бражников. Не доходя до святая святых пару метров, толпа резко замерла в ожидании. Женька покосился на стоящих рядом обывателей и вздрогнул от необычности картины. Глаза ходоков тускло мерцали в сумерках здания, не выражая ни единой мысли. Все, кто находился рядом, просто тупо сверлили пространство перед собой, и на все Женькины попытки привлечь к себе хоть чье-то внимание, отвечали знакомой отрешенностью. Женька ужом проскользнул мимо застывших фигур, и, оказавшись в коридоре, рванул в сторону апартаментов. В то, что толпа ринется за ним, Женька не верил, и без проблем добрался до двери их с Тихоном кельи. Ученый брат был дома, он привычно перечитывал возвращенные ему записи, делая на полях новые пометки. На Женькино появление Тихон отреагировал весьма равнодушно, хотя и поинтересовался для приличия: