Лекарство от амнезии
Шрифт:
– Все хорошо, милая. Этот дядя отвезет тебя к маме.
Карина понимающе кивнула, а я отказывалась понимать. На моих глазах убийца отца взял Карину на руки, и она обняла его за шею, как обнимала папу, когда он нес нас одновременно, по одной на каждой руке.
– Где вторая?
Я попятилась назад, в самое темное место под столом и больно стукнулась о столешницу. Бабушка выловила мою руку и дернула на свет.
– Дорогая,
«После того, как они сбили папу?»
– Мама ждет дома. Она вас очень любит
Я только отрицательно мотала головой и тряслась, будто провела несколько часов на сильном морозе. Когда меня пытались ухватить, щипалась и царапалась. Толстокожего громилу не трогали мои попытки, но они мешали ему выполнять задачу и очень раздражали, поэтому он меня встряхнул, а потом небрежно подхватил за пояс и прижал к середине бедра. Но даже тогда я не переставала колотить кулаками, и Карине пришлось спуститься на землю и идти самостоятельно. Стальные клещи обхватили мои тонкие запястья и обездвижили.
– Спасибо, – черная рука протянула письмо в конверте.
Я гадала, что в нем? Может, объяснение, почему это происходит? Извинение?
– Это дело принципа – дети должны жить с мамой, – бабушка попыталась вежливо отказаться от предложенного конверта, но бугай покачал головой.
– Велено.
Перед глазами затряслись деревянные ступеньки, серая, расчищенная от снега дорога, шапки снега на клумбах и грядках Меня понесли к машине. Я не верила, что нас повезут к маме. Эти бандиты не могут быть ее друзьями. Я видела, как в фильмах такие же машины и похожие люди похищают детей и готовилась к худшему.
Красные отблески габаритов окрасили снежного ангела. Он не смог защитить папу, чья рука, странно скрюченная, торчала в снегу. Карина прижималась к черной брючине и отказывалась смотреть на валяющиеся, как трупы, тела папы и деда. Мои зубы, озлобленные и напуганные, стучали с такой силой, что когда в их близи оказалась черная плоть, уцепились за нее и сжались. Меня саданули той самой надкусанной ногой, и подтянули к зловещей угрюмой физианомии.
– Будешь вести себя спокойно – никто не пострадает.
Этим людям не было веры. Я собственными глазами видела, как черный гроб толкнул отца в могилу. И я думала, как хорошо, что наша снежная баба без глаз. Она не может видеть того, что вижу я.
Нас усадили в черную, как смерть, громадину на колесах, в салоне было душно, но я чувствовала ледяной холод улицы. Шатающийся отец с трудом поднялся на ноги и встал перед машиной. Он был жив. Я тронула плечо Карины и показала на папу, но она не шевельнулась. Я хотела заколотить по стеклу, закричать «папа, я здесь!», но вспомнила слова убийц. Если я буду вести себя тихо, никого не тронут. Чтобы папу оставили в живых,
***
– Привет, – из машины выскочила Катя, дочка папиного брата, моя двоюродная сестра.
Смотрю на нее удивленно. «Никто не сказал, что ты приедешь».
– Хотели сделать сюрприз.
«Сделали».
Она смеется, и я потихоньку оттаиваю. Это не то, что я подумала. Никто за мной не приедет. Это просто Катя. Точнее нет. Не просто. Это моя любимая Катя. Как я рада ее видеть. Подхватываю на руки и кручу, как делали это наши родители, когда мы были маленькими.
– Сумасшедшая. Поставь меня на землю. Я же тяжелая.
Совсем не тяжелая, когда радость помогает. Тяну ее за руку «пошли», и тащу в дом, позабыв про Вику, с которой планировала устроить снежный бой. Ничего. Она там со взрослыми пусть разбирается, а мы с Катей спрячемся в нашей комнатке наверху, чтобы пошушукаться.
– Дай мне хотя бы со всеми поздороваться, – упирается Катя, – Накорми, напои, а потом расспрашивай.
Даже Баба-Яга Ивана Царевича сначала угощала, а потом допытывала. Придется выдержать очередную серию пирожков.
Рукопожатия, объятия и поцелуи. Бабушке вручают огромный букет, который смотрится фантастически посреди гигантских снежных гор – сугробов. Душистое напоминание весны.
– Я поставлю разогреваться жаркое и сделаю салат, – предлагает Вика, но бабушка только машет на нее рукой:
– Иди.
С обеих сторон бабулю обнимают дядя Артем и Альбина. Шуршит упаковкой букет, и бабушка торопится отнести его в тепло, пока цветы не превратились в лед. Я тоже получаю свою коробку с подарком, и чувствую восторг. Не могу понять, нравится мне новая жена дяди Артема или нет? Так сложно судить о человеке по праздничным обедам. Букеты и свертки застилают глаза.
Папа и дядя Артем выходят на крыльцо, поговорить о своем, «мужском». «О девичьем» болтают Альбина и бабуля, сидя в уголке в мягких креслах. Ложка ворошит овощи в тарелке – скоро будет готов салат, жаркое на плите принимается булькать.
Мне немного обидно за Вику, которая совсем одна. У всех есть собеседники, а у нее чашка чая и стул – вот и вся компания. Но грустить не дает веселый колокольчик Катюшкиного смеха. Дед пытает сестру едой и вопросами, а я сижу, обнимаю ее руку и слушаю про отметки, про успехи – сухой выдержанный доклад, интересный одним взрослым. Все самое важное Катя прибережет для того момента, когда мы останемся одни, будем лежать в кроватях и перешептываться.
***
Смотрю на деревянный потолок. На нем бегают тени, и я переворачиваюсь на живот, чтобы их не видеть. Мне достаточно теней прошлого.
У изголовья горит ночник. Мы с Катей лежим на диване кверху попами и держим перед собой блокнот, переписываемся, чтобы никто не слышал, о чем. Катя рисует витиеватое, похожее на колючую проволоку слово «развод».
«Где ты сейчас живешь? У папы?»
Качает головой.
– Пацапалась с этой. Она назвала меня «неблагодарной маленькой тварью» и дала пощечину.