Лекарство от Апокалипсиса
Шрифт:
– Ты уверен в том, что это безопасно? – Алекс до сих пор сомневался, что принял верное решение, следуя за Максом в его весьма сомнительных научных изысканиях, направленных на поиск универсального средства для борьбы с облучением.
– Я не могу быть ни в чем до конца уверенным, – довольно сухо ответил Макс.
Их глаза, отделенные от внешнего мира очками с толстыми стеклами, внутри которых находилась решетка из тонких свинцовых нитей, встретились. Алекс впервые за долгое время смог так пристально посмотреть в глаза своего спутника. Только сейчас он заметил какую-то
– Что с твоими глазами? – так же сурово и не отводя своего взгляда, спросил Алекс.
– А что? Видно? – Макс усмехнулся. – Думаешь, четверть века, проведенные здесь, проходят даром? Хотя сейчас уже все не так плохо. Это вначале, когда излучение шпарило, вот тогда да… У меня лет через пять хрусталик мутнеть начал, и я основательно стал терять зрение. Думал, навсегда ослепну. Пришлось делать операцию и вставить искусственный, а он уже не подвержен излучению. Так что в тех условиях, в которых мы оказались, я хотя бы могу быть уверен в том, что не потеряю зрение.
– То есть… – Алекс помедлил, соображая, что сказать дальше, – то есть, каждый человек, желающий выжить в радиационном мире, должен пройти через ту же процедуру?
– Ты опять меня неправильно понял, – Макс покачал головой, закрывая за их спинами тяжелую свинцовую дверь, ведущую в разрушенный реакторный зал.
– Здесь даже дышится легче, – перебив Макса, проговорил Алекс, немного пройдя по коридору, ведущему назад.
– Понимаешь, технически человек довольно долго может противостоять последствиям облучения: можно пересадить костный мозг и большинство органов, хрусталик и даже конечности. Правда, в наших условиях едва ли возможно проводить какие-то операции, нет ни опыта, ни оборудования, сам видишь.
– Вижу. Так что же, значит, каждый выживший человек будет обречен на то, что он рано или поздно ослепнет?
– Нет, это не факт. Все зависит от того, где и при каких обстоятельствах он будет существовать, и у кого какой орган слабее. Но это лишь одна сторона вопроса. Другая штука вот в чем. – Макс вновь принялся растягивать слова. – Мы с тобой говорили о том, что можем попытаться адаптировать человека к радиации своими силами, но при этом ведь организм и сам стремится подстроиться под текущие условия существования, также как у птиц и других животных. Причем это связано не только с радиационными вопросами как таковыми. Например, твой глаз, ты давно его видел в зеркале?
– Давно, – непонимающе кивнул головой Алекс.
– Вот, ты даже не мог заметить того, что за время пребывания под аркой, твой глаз стал постепенно привыкать к постоянному полумраку. Зрачок находится в расширенном состоянии, и теперь для него такое положение является нормальным. Если учесть, что полноценного солнечного света не будет еще слишком долго, то, в общем, подобная ситуация с глазами пойдет тебе только на пользу, и рано или поздно ты сможешь намного лучше видеть в темноте без искусственного источника света.
– То есть, получается, что так или иначе, хотим мы того или нет, мы будем перерождаться, подстраиваясь под новый мир.
– Да, – Макс уверенно кивнул, не сбавляя шага, –
– Наверное, это так и есть. Но я все чаще стал задумываться о том, что ведь радиация по своей сути не является вирусом, микробом или паразитом, и организм не сможет выработать антитела в противовес ее воздействию. Единственное, что способна противопоставить иммунная система в этом случае – это антитоксическое воздействие и экстренное восстановление пораженных тканей. Я хочу сказать, что радиация – это ведь физическое повреждение, то есть, травма. Поэтому у меня вновь и вновь рождаются сомнения насчет приспосабливаемости к ней. Ведь если скажем, человека постоянно бить током, то у него можно выработать рефлексы, но никак не сопротивляемость организма электричеству или, например, если его обливать соляной кислотой, то у него не появится сопротивляемость кислой среде. Так же и с радиацией.
– Я смотрю, ты постепенно стал осознавать нашу ситуацию, – Макс остановился и приготовился к длительному рассказу, когда они миновали очередной участок, в котором дозиметр серьезно зашкалило. – Ты же сам понимаешь, допустим, к току у человека может быть некоторый иммунитет, обусловленный собственным сопротивлением тела. У кого-то оно больше, у кого-то меньше. С радиацией примерно так же. Но суть даже не в том. Радиационное поражение все же лишь на десять процентов может рассматриваться как травма, остальные девяносто – это химический, биохимический и биологический вред. Это слишком сложные процессы, чтобы говорить о них вот так, стоя посреди коридора.
– Согласен, – Алекс кивнул и сделал глубокий шумный вдох через забившиеся фильтры респиратора.
Дальше шли молча, будто размышляя о продолжении едва начатого разговора и продумывая аргументы каждый в свою пользу. Когда до пункта санитарной обработки оставалось пройти совсем немного, Макс вдруг положил руку на плечо своего спутника, чтобы остановить его.
– Что это? Прислушайся? Только тише, – Макс, призывая к тишине, поднес вытянутый указательный палец к респиратору в том месте, где он скрывал губы.
Алекс осмотрелся по сторонам и, замерев, прислушался. Лишь напрягая слух, он смог разобрать, как со стороны центрального зала, если он сейчас правильно представлял свое местоположение, шло еле слышное гудение. Но спустя мгновения шум стал нарастать подобно звуку поезда, который вот-вот должен появиться из тоннеля метро. Вместе с усилением звука Алекс ощутил мощные вибрации, которые волнами прокатывались по бетонному полу. С каждым мгновением гул приобретал какой-то особый, величественный тон. Алекс с Максом переглядывались, пытаясь отыскать в чужих глазах ответ на происходящее, но вместо него в них ждал точно такой же вопрос, смешанный с животным ужасом, пронизывающим до кончиков волос.