Лекарство от любви
Шрифт:
Наконец он добрался до провизии — нескольких лепешек, нескольких ломтей копченого мяса, головки твердого сыра и большой пузатой фляги с водой. Положить в сумку нож никто так и не догадался… вот ведь, все-таки, недоумки. В приказе этого, очевидно, не было, а самим им и в голову не пришло подумать. Саблей ему, что ли, теперь нарезать этот сыр?
Есть под дождем не хотелось, но Кай все же запихал в рот кусок мяса с куском хлеба и, жуя на ходу, двинулся в путь. Его прежняя порванная одежда вместе с новыми сапогами осталась лежать под камнем.
Поначалу подниматься по лугам предгорий можно
Линия кордонов была обозначена на карте пунктиром, и все же, когда его окликнули, это произошло неожиданно. Возможно, он неверно оценил расстояние (тем более что он старался лишний раз не вытаскивать карту под дождем), а может быть, с момента, когда был нанесен этот пунктир, кордоны успели передвинуть ближе. Он ведь ничего не знал о действиях Изольды в последние дни… да и знали ли о них стоявшие в заслоне гвардейцы и их начальники, или их просто заставлял пятиться страх?
— Стой, кто идет?
Слева скалы подпирают обрывистый склон, справа широкая осыпь круто спускается к ярящемуся в теснине, разбухшему от дождя потоку. Удачное место для поста.
— Ротмистр Густав Лихт, — ответил Кай, останавливаясь (в кармане мундира действительно лежали документы на это имя).
Из-за изломанно-угловатого каменного столба вышли двое в длинных серых плащах с капюшонами. На поясе, затянутом поверх плаща, у каждого висел короткий меч, а в руках они держали луки с наложенными стрелами — но полуопущенные, с ненатянутыми тетивами. Раздолбаи, подумал Кай. Даже ему, ни дня не служившему в армии, было очевидно, что незнакомца надо выцеливать из укрытия, а не выходить к нему навстречу лишь потому, что на нем надета офицерская форма. Особенно в нынешних обстоятельствах, когда переметнувшимся на сторону противника может оказаться кто угодно, хоть генерал. Любовь способна разрушить все, что угодно — честь, верность, репутацию…
Пользуясь их оплошностью, он неспешно двинулся им навстречу, всем своим видом демонстрируя естественность такого поведения. Он — не какой-то обыватель, в страхе останавливающийся при виде вооруженного солдата. Он — старший по званию, имеющий право приказывать… Что бы им такое сказать для пушей убедительности? Отеческое «здорОво, служивые»? Или строгое «как стоите на посту, бойцы?! Где ваша дисциплина?»
Теперь он хорошо видел их лица под мокрыми капюшонами. Правый — совсем мальчишка, на вид не старше семнадцати (в голове сразу всплыл пошлый штамп про «нежную, как у девушки, кожу щек, которой
— Пароль! — черноусый таки вспомнил о своих обязанностях.
Кай ответил — и заметил, усмехнувшись про себя, как нежно-розовые щеки юноши справа покраснели еще больше. Очевидно, мальчик из хорошей семьи, еще не успевший огрубеть на службе и привыкнуть к подобным выражениям.
Луки окончательно опустились. Кай подошел к солдатам вплотную, но они не спешили отойти с дороги.
— Дальше прохода нет, господин ротмистр, — сказал черноусый извиняющимся тоном. — Ни для кого.
— Что значит нет? — холодно осведомился Кай. — У меня приказ.
— У нас тоже, господин ротмистр, — потряс головой черноусый. — Не можем пропустить никого без прямого приказания начальника караула, — он немного подумал и добавил: — Даже самого Императора.
— Что же — и в Императора стрелять будешь? — осведомился Кай.
Солдат на мгновение опешил от такой перспективы, но тут же нашелся:
— А если Императору пройти надо, пусть он сперва начальнику караула прикажет. А если он начкару приказать не может, какой же он тогда Император? Подделка одна.
— Молодец, — неискренне похвалил Кай. — Службу знаешь.
«Интересно, есть у них кольчуги под плащами? Наверное, все-таки нет. Они здесь поставлены отправлять назад обывателей, а не отбиваться от вооруженных бойцов… Если бы здесь ожидали серьезного прорыва — уж наверное поставили бы и солдат посерьезнее, а не этих мальчишек. Ветеранов Бонфуэрро каких-нибудь». (Восстание в Бонфуэрро — последняя из попыток имперской провинции обрести независимость — случилось семнадцать лет назад, и Кай тогда посвятил «палачам Бонфуэрро» немало гневных строф.)
— Ну и где ваш начальник? — спросил он вслух. — В Кербельсбурге задницу греет?
— Господин капрал! — позвал младший.
Почти сразу же из-за скалы вышел капрал, немолодой мордатый дядька — кажется, он и так уже направлялся к своим подчиненным, чей диалог с незнакомцем затянулся дольше классического «не положено!» На нем не было плаща, но его серо-зеленый мундир горных егерей был почти сухим — капли дождя оставляли на нем лишь первые пятна. Очевидно, где-то в скалах у солдат была палатка. Лука у него не было, на поясе висела офицерская шпага в ножнах.
— Ротмистр Лихт, — сухо отрекомендовался Кай, протягивая ему свои бумаги. — Прикажите своим людям немедленно пропустить меня. У меня миссия особой важности, — «что, кстати, чистая правда», подумал он про себя.
— Капрал Штурц, — мордатый неторопливо отсалютовал и взял протянутый листок. Развернул, внимательно изучил и вернул Каю, молча глядя на него.
— Ну? — потерял терпение Бенедикт.
— Где ваша лошадь, господин ротмистр? — осведомился капрал.
Ну да, подумал Кай, мундир-то кавалерийский. И вид у него, после трех часов подъема в гору под дождем, отнюдь не бравый, несмотря на золотые эполеты.