Лекарство от любви
Шрифт:
— Хочешь, — холодно констатировал Кай.
— Ты знаешь, как я пыталась от этого отказаться, — она нарушила их неписанный этикет и резко повернулась к нему правым профилем. — Но теперь… теперь да, хочу.
Через два дня они подошли к столице.
Они уже знали, что увидят, ибо весь последний день пути наблюдали черный дым над горизонтом. Величайший город Империи, который придворные поэты традиционно именовали «вечным» и «несокрушимым», горел уже несколько дней, но он был так велик, что огонь все еще находил себе пищу. На протяжении веков — даже еще до Объединения, а уж тем более после — сюда съезжались лучшие архитекторы, скульпторы, художники, чтобы украсить город сообразно своим талантам; столичные музеи хранили самые обширные коллекции произведений искусства, а также древностей и редкостей, со всего мира, включая дикие заморские земли и континент, утопленный в финальной битве с Вольдемаром, а Императорская библиотека и Императорский
Что-то из всего этого — особенно, очевидно, хранившееся в государственных учреждениях — наверняка успели и сумели эвакуировать, несмотря на весь хаос, создаваемый многотысячными толпами беженцев и паникой местного населения, прожившего (как и поколения их предков) всю жизнь в твердой уверенности, что столица — самое стабильное и безопасное место в мире. Остальное же… остальное теперь оседало на окружающую город равнину пепельным снегом, идущим из черных дымовых облаков. Впрочем, эти медленно шевелящиеся клубы черного дыма, подсвеченные снизу красно-оранжевым, тоже смотрелись по-своему красиво и величественно…
Изольда не стала любоваться зрелищем. Она вызвала дождь.
Понадобился более чем трехчасовой ливень, чтобы окончательно загасить пожары и остудить раскаленные камни. Когда постепенно развеялся сизый туман, образованный паром вперемешку с частичками сажи и пепла, и бурлящие ручьи смыли бОльшую часть копоти с мостовых, в город, соблюдая все меры предосторожности, вошли разведчики. Затем — основная армия.
Практической необходимости в этом не было, а риск ловушек — причем еще более хитрых и многочисленных, чем прежде — был очевиден. И все же Изольда не удержалась. В отличие от Кая, прожившего в столице не один год, она никогда прежде не была здесь (как и абсолютное большинство ее воинства) и должна была вступить в Вечный город хотя бы даже и после его смерти. Впрочем, в отличие от ранее пройденных ими городов, разрушенных практически до основания, в столице сохранилось довольно много каменных зданий, особенно в центральном районе. Сила огня была такой, что даже каменные своды трескались и обваливались от жара (а тем, что пережили несколько дней в огне, «помог» обрушившийся на них холодный ливень), но стены гордых дворцов, выстроенных не то что на века — на тысячелетия, по большей части выстояли. Золотые купола и шпили расплавились, и бронзовые статуи тоже, но мраморные — в разводах копоти, порою лишившиеся части конечностей — все еще стояли.
Как ни удивительно, но в огненном аду сумели уцелеть и некоторые люди. Они спаслись, спрятавшись сперва от «эвакуаторов» (действовавших, впрочем, уже далеко без прежней тщательности — на прочесывание и выявление уклонистов в забитом испуганными и злыми толпами городе не было ни сил, ни времени), а затем от пожаров в катакомбах глубоко под городом. Группу из двух дюжин выживших (восемнадцать мужчин и шесть женщин самого разного возраста, происхождения и комплекции), только что выбравшихся на поверхность, обнаружили разведчики возле императорского дворца. По иронии судьбы они, несколько дней успешно укрывавшиеся от неистовства огня, чуть не погибли от положившей ему конец воды, хлынувшей в подземные коммуникации. Двое детей все же захлебнулись из-за маленького роста, но остальным все-таки удалось выбраться из заливаемых дождевыми потоками туннелей. Они стояли, мокрые и грязные, и, щурясь от дневного света, от которого успели отвыкнуть, смотрели, едва веря своим глазам, во что превратился город, который они еще совсем недавно видели во всем его блеске и величии. Одна из женщин плакала, это была мать утонувшего мальчика (родителей второго захлебнувшегося среди выживших не было, он потерял их в суматохе эвакуации); другая, беременная, пыталась ее утешить, но та лишь зыркала на нее злобно сквозь слезы — «твой-то ребенок будет жить!» Вскоре все они предстали перед Изольдой.
— Кай! — позвала она. — Иди сюда, я хочу тебя кое с кем познакомить.
«Неужели и ее магический агент здесь? — подумал Кай, подъезжая и вежливо спешиваясь (в городе он все же сел в седло, ибо завалы мусора и обломков на улицах мешали проехать повозкам). — Светлый Совет, должно быть, был в ужасной панике, если позволил улизнуть одному из своих…»
Рядом с Изольдой, также спешившейся, стоял низенький, чуть выше ее плеча, полноватый старичок в мокром и рваном, но некогда определенно дорогом камзоле. У него была большая голова на очень короткой шее и длинный нос, уставленный вперед, словно обвиняющий палец. Слегка вдавленная макушка была совершенно лысой, но над ушами пышно
— Кай, это Антониус Цверг. Мастер Цверг, это Кай Бенедикт, поэт и мой советник.
Старичок, не теряя достоинства, слегка наклонил голову. Повязка на лице Бенедикта его, похоже, ничуть не удивила — вероятно, он счел ее мерой против дыма и копоти, или даже вообще не заинтересовался этим вопросом. Кай коротко поклонился в ответ, несколько задетый тем, что Изольда назвала лишь его род занятий. Типа, поэта Бенедикта можно и не знать, но вот кто такой Цверг, обязан знать каждый! Эта фамилия действительно была Каю знакома, но, кажется, никакого отношения к магии она не имела…
Цверг тем временем, сочтя, как видно, формальную церемонию представления исчерпанной, продолжил прерванный диалог с Изольдой:
— Это не было слишком сложно. Уж кто-кто, а я катакомбы под дворцом знаю, как свои пять пальцев…
И тут Кай вспомнил.
— Так вы тот самый Антониус Цверг, архитектор нового корпуса Императорского дворца?
Как раз у подножия цвергова детища они и стояли в этот момент. Широкая мраморная лестница, заваленная недогоревшими головешками, вела вверх к пустому стрельчатому проему, где прежде высилась двустворчатая дверь красного дерева, украшенная девятью рядами объемной резьбы на исторические темы. В те времена для прохода служила лишь центральная часть лестницы, а по левой и правой сторонам каскадами струилась вода, по ночам подсвечиваемая огнями изнутри. Сейчас со ступеней тоже капала вода — дождевая, все еще грязная от сажи.
— Корпуса дворца, — с достоинством кивнул Цверг, — нового здания Императоской библиотеки, Пантеона Светлых Добродетелей, Башни Мудрых, Мемориала Объединения, обсерватории Императорского университета, особняка купцов Зюсскраутов, ратуши в Тирпельсхольме, отделений банкирского дома Айзенбахов в Домсбурге и Шармборо, оперного театра в Кальтерио, стадиона в Гуке, особняка Люменто…
— И замка Фламмештайн, — с улыбкой закончила Изольда.
— Вот как? — удивился Кай. — Мне, хм, говорили, что он возведен и стоит благодаря магии, — то, что Цверг не был членом Светлого Совета, Бенедикт знал совершенно точно.
— Еще чего не хватало, — отрезал архитектор. — Строить с помощью магии может каждый дурак, если его, конечно, угораздило родиться с соответствующими способностями… проблема только в том, что такое строение не переживет своего создателя. Но только истинный мастер сумеет спроектировать здание, которое простоит века, опираясь исключительно на законы физики — но выглядя при этом так, словно его архитектор вовсе не должен был о них задумываться! Магию можно использовать разве что во вспомогательных целях — чтобы ускорить сам процесс строительства, который иначе мог бы затянуться на десятилетия… но не для того, чтобы заставить здание стоять!
— Мне говорили, — повторил Кай, — что даже одна спиральная колонна Фламмештайна не устоит под собственной тяжестью.
— Одна, разумеется, не устоит, — покровительственно кивнул Цверг. — Но все вместе, опираясь друг на друга, они образуют исключительно прочную и к тому же сейсмостойкую несущую конструкцию.
Кай выразительно посмотрел на Изольду. Та спокойно улыбнулась в ответ. «На тот момент это была разумная предосторожность, не так ли?»
— Скажу не хвастаясь, — продолжал меж тем Цверг, не замечая этого обмена взглядами, — это было самое остроумное архитектурное решение за последние сто лет… а возможно, и за больший срок. Не этот дурацкий дворец, за который меня столько славили профаны, — Цверг пренебрежительно махнул рукой на каменную громаду у себя за спиной, даже и сейчас, с пустыми черными провалами вместо дверей и витражных окон, в разводах копоти, сохранявшую величественность. — Император — напыщенный осел. Я предлагал ему по-настоящему достойный проект с висячими садами, по которым струилась бы искусственная река с водопадами, и яйцеобразным прозрачным куполом, вознесенным над городом… конечно, это потребовало бы и серьезной перестройки старого дворца для обеспечения гармоничного перехода от одного стиля к другому, но, можно подумать, в императорской казне мало золота… однако он потребовал строить «в строгой классической манере». Что ж, я сделал для него то, что он хотел… максимум, что можно было выжать из стиля, устаревшего еще триста лет назад… но моя вершина, мой истинный шедевр — это, конечно, Фламмештайн. Увы, его видело гораздо меньше народу, чем дворец и прочие сооружения в столице; к тому же, как я понимаю, до сих пор мое авторство не афишировалось из политических соображений. Впрочем, меня вдохновляла самая прекрасная заказчица в мире, и ее одобрение значит для меня куда больше славословий целых толп невежд, не имеющих понятия о вкусе… — старичок с обожанием посмотрел на Изольду, и выражение его лица столь стремительно сменилось с надменного на заискивающее, что Кай еле сдержался, чтобы не скривиться от отвращения.