Лекарство от одиночества
Шрифт:
– Да. Бутенко пустил в свою квартиру пожить.
В трубке немым укором повисает молчание. Да знаю я, знаю! Неправильно это. Но тогда я меньше всего о том думала, а сейчас… Ну, какой у меня выход на самом деле?
– Ясно. Тогда будь готова, я заеду за тобой сразу после заседания кафедры, где-то около двенадцати.
Прощаемся. Торопиться мне некуда, но ведь я так и не распаковала чемоданы, и бог его знает, есть ли среди собранного барахла купальник? Я так спешила, что банально не помню. В памяти то утро запечатлелось смазанным черно-белым пятном, перечеркнутым
Открываю молнию на самом большом чемодане. Сглатываю. Пока те стояли в ряд у стеночки, как будто еще оставался шанс все переиграть. А разобрав их, я словно сжигаю за собой мосты. Глупость, конечно. Что стоит собрать их снова? Казалось бы, нет ничего проще, тогда какого черта мне в этом обыденном действии видится что-то фатальное? Злясь на себя, вытряхиваю шмотье на пол. Что-то распихиваю по полкам, что-то кладу в комод. Нахожу злосчастный купальник, шорты и футболку, которые вполне подойдут для поездки на пляж. Достаю сланцы. Все выходит быстрее, чем я думала. Когда Вера звонит сообщить, что подъехала, я уже одеваюсь. Бросив ей, что бегу, еще раз прохожусь взглядом по выпирающему из чашечек верху груди. И почему только мне этот купальник казался приличным? Примеряю другой – та же история. В конце концов, сдаюсь и, оставив все как есть, надеваю поверх футболку. В канун первого сентября вряд ли на косе будет много отдыхающих. Глядишь, никто не пристанет.
До косы доезжаем на удивление быстро.
– Ого, Эль… – играет бровями Вера. – Ты добавила, что ли? – рисует руками в воздухе внушительный бюст.
– Нет. Ты что? Думаешь, я, как всякая разведенка, пустилась во все тяжкие?
– Ну, ты еще не разведенка, – вносит поправку Вера, стягивая шорты с тощих бедер.
– Ага, – скептически закатываю глаза. – У меня все впереди.
– Или нет. Я думала, ты мне врача посоветуешь.
– Хочешь импланты? – удивляюсь, разглядывая красивую Верину единичку.
– Нет, но мало ли. Вдруг мне придется прогнуться под Шведова и удалить молочную железу?
– Ты под навес сядь, и не придется, – хмурюсь я, с опозданием вспомнив, что подруге противопоказано находиться на солнце. – Слушай, может, мы вообще зря сюда приперлись?
– Я тебя умоляю. Что, мне теперь не жить?
– Операция была недавно.
– И черт с ней. К тому же у нас низкий уровень ультрафиолета.
– Слушай, Вер, у тебя же вроде нет показания к удалению.
– Ты это Шведову скажи. Он готов меня выпотрошить, лишь бы только жила. Я смеюсь, говорю, мол, будет тебе еще одно чучело. Человеческое! Эксклюзив.
Вера осекается, прочитав по моему взбледнувшему лицу, как дико звучат ее шуточки.
– Вер, Верка… Ну, ты чего, малыш? Не думала обратиться к психологу?
Вера растирает лицо ладонями:
– Может, и надо. Ты прости, что я…
– Ну что ты? У Бутенко попроси номерок. Он наверняка знает специалистов, работающих с похожими случаями.
Вера срывает порыжевшую к осени травинку, сует задумчиво в рот.
– Да, надо. Но не сегодня. Потому что сегодня я планировала кайфовать. Давай обо всем забудем? Смотри,
– Ага. Красиво. Пойдем, искупаемся?
– Наперегонки!
Тут я, конечно, весьма переоцениваю свои силы. После болячки бежать нет сил. Это не бег, а какая-то пародия. Валюсь в воду, поднимая фонтан брызг.
– Ой, Вера, мы с тобой как два инвалида.
– Почему как? Мне вообще-то полагается группа, – улыбается она, по-собачьи смешно приближаясь ко мне. В ужасе закусив язык, гляжу на подругу. Только я могла так опростоволоситься! Только я…
– Вера, – шепчу, облизав губы. – Прости, пожалуйста.
Я еще что-то бормочу и пропускаю момент, когда Вера начинает ржать.
– Ой, Элька…
– Да ну тебя! Я уж было решила, что смертельно тебя обидела. А ты… – плещу в лицо подруги водой.
– Нельзя мне обижаться. От обиды все женские болячки. Надо отпускать. Это мне Бутенко сказал, кстати. Так что инфа – сотка.
– Врешь! – щурюсь я, уверенная, что Вера опять хулиганит. – Он не мог. Это же антинаучно.
– Зато вполне в духе буддизма.
Я резко останавливаюсь и с головой ухожу под воду, не нащупав дна под ногами.
– Бутенко – буддист? – изумляюсь я, выныривая и отфыркиваясь, как кит. Соленая вода выедает глаза – я плачу.
– Ты не знала?
– Нет. Удивила – так удивила. Я думала, это сугубо наша местечковая мода. Ввиду историко-географических особенностей, так сказать. А Бутенко все-таки – парень пришлый. Он даже рыбалку не любит, прикинь? За столько лет не проникся!
– Зато у него дед – японец.
– А?
– Коммунист. Их там в свое время преследовали люто. Так он сбежал. Самому генсеку написал письмо с просьбой предоставить его семье политическое убежище, представляешь? Но дали только ему.
– Откуда ты все это знаешь?
– А Георгий Борисыч мне многое рассказал, заговаривая зубы перед операцией.
– М-м-м, вот как.
– Ты что, ревнуешь, Элька? – хитро щурится Вера.
– Кого? Бутенко? Нет, он мне даже не нравится.
– А как ты с ним тогда трахалась?
Нащупав все же дно под ногами, пожимаю плечами:
– Не знаю. Я была сама не своя.
– Ты Юрке-то рассказала о том, что сравняла счет?
– Нет. Что ты. Я даже не стала говорить, что знаю о его похождениях. В конце концов, расстались мы не поэтому.
– А почему? – спрашивает Вера, направляясь к берегу. Я рассказываю. Волны бьют в спину, соль кристаллизируется на коже, кажется, быстрее, чем та успевает обсыхать.
– Знаешь, а ведь это в Юркином характере – цепляться за последний шанс. Иначе хреновым он был бы доктором.
– Может, и так. Но почему он не учитывает Мишкиных интересов, Вер?
– Не знаю. Мне его ужасно жалко. Он сейчас как между двух огней. И Мишку любит, и надеется на что-то… А еще ты просто представь, как мужчине нелегко осознавать собственную неполноценность. Я хоть и не мужчина, понимаю его как никто.