Лекарство от смерти
Шрифт:
— Пойду, хоть здесь попрошу какую работу, — сам себе сказал Кертелин. — Вдруг повезет? А нет — так хоть накормят, говорят, там хозяин добрый…
Он сказал все это, и темнота промолчала в ответ. А он шагнул к трактиру. В этот миг он почти не думал о своем таинственном учителе, о том невероятном ремесле, что ему досталось, равно как и о своей второй молодости, к которой он почти успел привыкнуть. Молодость ко всему легко привыкает. Это пожилым трудно смириться с переменами, принять как должное, что отныне все встало с ног на голову, а все прочие,
На голове известного всему городу трактирщика, господина Вагрита, белела свежая повязка.
— Извини, парень, — развел руками он. — Рад бы, но… у меня со вчерашнего дня — правило: чужих на работу не брать!
— Правило? Со вчерашнего дня? — Кертелин жалобно посмотрел на трактирщика.
— Вот именно, — вздохнул тот и зачем-то потрогал перевязанную голову. — Со вчерашнего. Потому что вчера я как раз — взял.
Он вздохнул и с укоризной посмотрел на юношу.
— Взял такого же, как ты, парнишку, — продолжил он. — Старательного, аккуратного… А он… ночью, когда все уснули, оглушил и связал сторожа. А потом открыл ворота и впустил разбойников. Хорошо — стража поблизости оказалась, не то даже не знаю, чем бы все кончилось.
Хозяин трактира еще раз потрогал перебинтованную голову и вновь вздохнул:
— Откуда мне знать, кто ты таков, парень? Ну, вот… сам рассуди, по совести…
Что ж, по крайней мере это было честно. Понурившись, Кертелин повернулся к выходу.
— Погоди, — остановил его голос хозяина. — Если я тебя на работу не беру, это ж еще не значит, что я тебя голодным на улицу выставлю? Что ж, я — сволочь какая?! Идем!
Так Кертелин оказался на лавке, в углу, рядом с кухней. На стол перед ним бойкая служаночка поставила тарелку дымящейся похлебки, порцию жаркого и кружку слабенького вина. Поставила, развернулась и горделиво, будто королевна, направилась прочь. Она была… ему аж кровь в лицо бросилась… он аж задохнулся, единожды на нее поглядев. Да-а-а… от таких переживаний он уже отвык. Подумать только — девушка! Последние годы его интересовали лишь те девушки, которые швыряли ему монетку-другую в подставленную шляпу. А теперь… молодость берет свое. Впрочем, служанка даже не посмотрела на юношу. Наблюдая за ее стремительными передвижениями по трактиру, за тем, какие люди пытаются за ней ухаживать, Кертелин мог только вздохнуть. В таких лохмотьях… без денег… без каких-либо планов на завтрашний день… заинтересовать такую девушку… хотя бы на одну ночь…
«Интересно, кому из этих она сегодня достанется? — с завистью подумал Кертелин — Хорошо бы, чтоб никому!»
«Мне всего пятнадцать! У меня все впереди! — напомнил он сам себе. — И вообще, с чего это я такой вдруг завидущий? Почему это, если мне не может сейчас повезти, то и никому не должно?!»
Он с тревогой посмотрел на собственные молодые руки. Они показались
«Неужто я и тогда был такой завистливый?» — с тревогой подумал в нем тот, кто так и остался стариком.
«Эй, я просто хочу эту девушку, а она достанется кому-то другому. Мне просто обидно, вот и все. Что тут такого?» — возразил молодой.
«А ты сам не понимаешь?! — возмутился старик. — Почему ты себя лучше всех считаешь?»
«Вовсе я так не считаю! При чем тут все? Да ты только посмотри на этих! На того… или на вон того? А эта… нашла кому улыбаться! Да чем он лучше меня? Неужто тем, что у него кафтан золотыми нитями расшит?!» — с досадой выпалил молодой.
«А чем он хужетебя? — возразил старик. — Неужто тем, что у него кафтан золотыми нитями расшит?! У него — да, а у тебя — нет? Что такого плохого ты о нем знаешь? Почему ты его, впервые встретив, сразу мерзавцем считаешь?»
«Да не считаю я никого мерзавцем!»
«А раз не считаешь, тогда почему это она не должна никому достаться, раз тыей не приглянулся?»
«А может, ей никто не нравится?!»
«Может. Вот только это не твое дело! Это уж она сама решит, кто ей нравится, а кто — нет. Вот ты, например, — не нравишься. И, думается, я знаю — почему».
«Потому что я беден и плохо одет?»
«Нет».
«Потому что слишком молод?»
«Опять нет».
«Некрасив?»
«Девушки хорошо чувствуют, кто есть кто, — вздохнул старик. — Она чувствует твою глупость, твою зависть, твою мелочность… и то, что в глубине души ты считаешь себя лучше других, — тоже».
Молодой вздохнул и ничего не ответил.
«Ешь лучше суп!» — наставительно изрек старик.
«Вот уж не думал, что мне опять придется со всем этим возиться!» — добавил он немного погодя.
«Твое высокомерное смирение она тоже чувствует», — тотчас поддел его молодой.
«Откуда у нищего высокомерие! — фыркнул старик. — Ты меня с собой не путаешь?»
«Это ты все путаешь, — отозвался молодой. — Я сказал не „высокомерие“, а „высокомерное смирение“.
„Да, это — по моей части, — вздохнул старик. — Похоже, мы с тобой просто кладезь пороков и дурных наклонностей… вот нас девушки и не любят“…
„Признаю, я вел себя недостойно! — доев суп, честно признал юноша. — Но… это не нарочно вышло. Просто меня слишком долго не было…“
„Боюсь, я вел себя не лучше. С тобой — не лучше, — ответно вздохнул старик. — Но у меня тоже есть оправдание. Я слишком долго был. Это страшно портит характер“.
— Я вижу, вам отказали, юноша?
Ты заметил его раньше, чем он подошел, ты просто слишком был занят разговором с самим собой, а этот… Он высок, строен, он даже красив, наверное, — не раз и не два поглядела на него бойкая служаночка, но служаночка его не интересует, за нее ведь есть кому заступиться, тогда как за тебя…