Ленин. Эмиграция и Россия

Зазерский Евгений Яковлевич

Еще перед отъездом Ленина на отдых один из лидеров германской социал-демократии и II Интернационала, Карл Каутский, дал согласие на публикацию в “Искре” своей статьи против большевиков. Потресов с радостью сообщил тогда об этом Аксельроду: “Итак, первая бомба отлита и - с божьей помощью - Ленин взлетит на воздух. Я придавал бы очень большое значение тому, чтобы был выработан общий план кампании против Ленина. Прежде всего, мне думается, следует на него выпустить авторитетов... Но как бить затем - всем нам, заполнить ли собою “Искру” и в какой мере, если выпустить коллективный памфлет против него... Ваше предложение

потребовать от ЦК отозвать Ленина из Совета едва ли, мне думается, приемлемо и, во всяком случае, надо сначала настроить против него общественное мнение, и тогда можно будет о чем-либо подобном подумать” [88].

Не первый месяц шантажируют меньшевики и Центральный Комитет. Пугают его угрозами раскола, хотя фактически партия уже расколота меньшевиками, хотя лишь формально находятся они вместе с большевиками в составе единой РСДРП. И без ведома двух членов ЦК - Ленина и Землячки откровенные примиренцы принимают так называемую июльскую декларацию”. Она провозглашает полную сдачу позиций меньшевикам.

Примиренцы лишают Ленина прав заграничного представителя Центрального Комитета. Они объявляют цензуру его произведений, запрещают ему агитацию за III съезд. Они оставляют за ним лишь обязанность обслуживания литературных нужд ЦК.

Большинство местных организаций осуждают “июльскую декларацию”. Петербургский комитет заявляет, что, приняв ее, Центральный Комитет “вместе с ЦО и Советом партии встал в противоречие с направлением большинства местных комитетов”, что это “заставляет Петербургский комитет еще Решительнее высказаться за созыв съезда” [89]. Московский комитет выражает свое негодование “по поводу подобного, с партийной точки зрения, совершенно незаконного бойкота самого крупного и авторитетного партийного литератора”. Он принимает резолюцию, в которой “высказывает полную солидарность со взглядами Ленина, высоко ценит всю его деятельность, в которой Ленин стремился к созданию действительно крепкой пролетарской партии” [90].

Л. Фотиева, только недавно вышедшая из тюрьмы и перед угрозой нового ареста бежавшая из России, убеждается: "и большевистская группа в Женеве крайне тяжело переживает создавшееся положение. Особенно тяжело Ленину. Он лучше всех понимает, что раскольнические действия меньшевиков ведут к бесплодной растрате сил, дезорганизации всей партийной работы в России. И это в то время, когда рост революционного движения в стране требует от партии максимального напряжения сил.

Оставить “июльскую декларацию” без ответа? Нет, этого допустить нельзя! И Ленин предлагает созвать живущих в Женеве большевиков, обсудить с ними создавшееся положение.

– Но сделать это надо так,- предупреждает он Бонч-Бруевича,- чтобы оградить себя от провокаций. Подготовить собрание следует конспиративно, помещение подобрать в необычном месте.

Бонч-Бруевич предлагает провести это собрание в одном из пригородов Женевы, который не так часто посещается меньшевиками и другими русскими эмигрантами. Здесь живут ремесленники, мелкие служащие. В пригороде много маленьких мастерских и фабричонок, открытых рынков для продажи фруктов, овощей, мяса, хлеба. А налево от моста через мутную Арву стоит небольшая гостиница, нечто вроде постоялого двора. В ней есть ресторан с отдельной комнатой, окна которой выходят в сад.

В этой комнате августовским днем 1904 года собираются девятнадцать человек,

стоящие на точке зрения большинства Второго партийного съезда. И Ленин выступает перед ними с докладом. Он рассказывает о положении дел в партии, заявляет, что терпеть подобное далее - преступление. Тут же добавляет: исполняя настойчивое желание многих активных членов партии, он написал проект письма или обращения, которое необходимо отправить в Россию.

Ленин зачитывает письмо. Ко всем российским социал-демократам обращается он из Швейцарии: ”

“Товарищи! Тяжелый кризис партийной жизни все затягивается, ему не видно конца. Смута растет, создавая все новые и новые конфликты, положительная работа партии по всей линии стеснена ею до крайности. Силы партии, молодой еще и не успевшей окрепнуть, бесплодно тратятся в угрожающих размерах.

А между тем исторический момент предъявляет к партии такие громадные требования, как никогда раньше. Революционное возбуждение рабочего класса возрастает, усиливается брожение и в других слоях общества, война и кризис, голод и безработица со стихийной неизбежностью подрывают корни самодержавия. Позорный конец позорной войны не так уже далек; а он неминуемо удесятерит революционное возбуждение, неминуемо столкнет рабочий класс лицом к лицу с его врагами и потребует от социал-демократии колоссальной работы, страшного напряжения сил, чтобы организовать решительную, последнюю борьбу с самодержавием” [91].

Но может ли партия, спрашивает Ленин, удовлетворить этим требованиям, когда ее единство глубоко подорвано, дисциплина расшатана до самых основ? Разумеется, нет! И единственный выход из кризиса видит он в немедленном созыве нового съезда партии.

Только новый партийный съезд, категорически заявляет Ленин, поставив лицом к лицу борющиеся стороны, заставив их определенно и открыто выразить свои стремления, способен внести полную ясность во взаимные отношения партийных течений и партийных сил.

То, о чем говорится в написанном Лениным обращении, отражает настроение всех сидящих в комнате загородной гостиницы. Они согласны с Лениным: надо как можно быстрее распространить обращение и в России, и за ее пределами.

Несколько дней спустя принятое девятнадцатью большевиками ленинское обращение, к которому присоединяются еще трое, не присутствовавшие на совещании, доставляется и Ригу. Здесь, в нелегальной типографии местного комитета РСДРП, сообщат вскоре Ленину, обращение “К партии” печатают отдельным листком. Двести экземпляров всеми доступными средствами - разумеется, нелегальными - переправляют в разные города России. А там местные социал-демократы уже на гектографах размножают эту программу борьбы за единство партии. Повсюду читают написанные Лениным в Женеве строки, полные глубочайшей веры в силу партии, в силу рабочего класса:

“У нас рождается партия!
– говорим мы, видя рост политического сознания передовых рабочих, видя активно выступающие в общепартийной жизни комитеты. У нас рождается партия, у нас множатся молодые силы, способные заменить и оживить старые, теряющие доверие партии, литературные коллегии; у нас все более становится революционеров, которые выдержанное направление партийной жизни ценят выше, чем любой кружок прежних вождей. У нас рождается партия, и никакие уловки и проволочки не удержат ее решительного и окончательного приговора.