Ленин
Шрифт:
Утром выходили вместе. Она — на фабрику, он — в конспиративную квартиру на Васильевском острове.
Он проводил ее к воротам прядильного цеха Торнтона.
Настя посмотрела на него хитрым, искрящимся иронией взглядом и сказала загадочным голосом:
— Я всю жизнь буду гордиться, что у меня был такой любовник. Владимир Ильич Ульянов! Ого-го — не шутки!
— Невелика гордость! — заставил он себя улыбнуться.
— Не говори, о чем не думаешь! — возразила Настя. — Я знаю, что скоро вся Россия услышит о тебе.
—
— Может… — ответила она и быстро пошла через ворота, услышав резкий рев сирены.
С этого момента Ульянов избегал встреч с девушкой. Теперь он работал в отдаленном районе, в кружках Путиловского завода, и завязывал контакты с военно-морскими доками в Кронштадте; это мероприятие было очень опасным. Военные власти держали матросов и докеров в строгой дисциплине.
Он как раз вернулся из кронштадтской крепости, когда к нему ворвался Бабушкин.
— Плохо, Ильич! — начал он с порога. — Знаешь, что случилось? Настя Козырева нашла себе любовника!
— Думаю, не первого? — спросил безразличным голосом Ульянов.
— Товарищ, не шутите с этим! — осадил его рабочий. — Теперь может быть разбита вся наша организация. Эта девка связалась со старшим жандармским смотрителем! Понимаете?
— Чего ж не понять? — пожал он плечами. — Я уверен, что нам ничего не грозит. На всякий случай перенесите гектографы в другое помещение. Лучше всего, если перевезете их в столовую Технологического института и отдадите моему приятелю Герману Красину. Хотя я не вижу опасности…
— Жандарм вытащит из нее секреты, для этого наверняка он с ней и связался, — говорил очень возбужденный и неспокойный Бабушкин.
— Ай! — махнул рукой Владимир. — Есть у нее, дорогой товарищ, другие прелести, помимо секретов наших кружков! Все будет хорошо!
Действительно, хотя Настю и видели проводившей целые вечера в ресторанах и театрах в обществе симпатичного смотрителя, организация долгое время не имела неприятностей.
Бабушкин встретил девушку на улице и хотел пройти, сделав вид, что не заметил, но она окликнула его и сказала:
— Скажите Владимиру Ильичу, чтобы был спокоен насчет своих дел, а про меня скажите, что я хочу жить и не создана для того, чтобы быть монашкой или книжной молью. Во мне много ненависти, но еще больше радости. Я хочу пожить, чтобы эта радость не умерла преждевременно, а то что останется? Утопиться, повеситься или яду принять? Пока еще погуляю, посмеюсь, повеселюсь досыта, а потом — посмотрим. Может, вернусь к вам и погибну на баррикадах. А пока я хочу жить… Скажите ему об этом и будьте здоровы!
Бабушкин рассказал об этом разговоре Ульянову. Владимир только пожал плечами и сказал:
— Ну, видите, товарищ, что нам ничего не угрожает?
О ней вскоре забыли, как вдруг Ульянов получил через незнакомого ему рабочего письмо. Оно было от Настя, которая предупреждала, что тайная полиция
Владимир не прервал работу, но скрывался настолько умело, что никакой полицейский агент не мог его выследить. Несколько раз его чуть не поймали на улице, однако всегда спокойный и отважный революционер знал специальные планы города — сеть проходных домов, конспиративных квартир, тайников в подвалах, складах угля и в садовых домиках в околицах Петербурга.
Таким образом, ему удавалось ускользать из рук шпиков, и он пускал в оборот все новые, более сильные, решительные, беспокоящие правительство и привлекающие рабочих листовки и брошюры. Из всей группы преследуемых в тюрьму попала только учительница Книпович и несколько ее не состоящих в партии, но хранящих у себя нелегальные брошюры знакомых, которых выдал секретный агент, работавший наборщиком в народной типографии.
Ульянов не раз скрывался в расположенном в самом центре города Калмыковом книжном магазине, где власти меньше всего ожидали встретить отважного революционера.
Во время своего пребывания в столице Ульянов завязал широкие, хорошо замаскированные, конспиративные контакты. У него был даже один приятель — Морсин, служивший кочегаром в Аннинском дворце. В период наиболее интенсивных поисков в предместьях Ульянов провел у него два дня. В рабочей рубахе, испачканный углем, он помогал возле печей, думая, что с легкостью мог бы совершить покушение на царя. Однако он этого не сделал, потому что не видел никакой пользы в романтично-революционных поступках сумасшедших.
В конце концов полиция настолько сильно прижала его, окружив со всех сторон, что у него оставался один выход — за границу. Этого требовал основанный Ульяновым и быстро разрастающийся «Союз борцов за освобождение рабочего класса», этого же требовали приятели, видевшие в молодом, всегда веселом, искреннем, смело смотревшем правде в глаза революционере выдающегося вождя.
Ему выхлопотали заграничный паспорт, и Ульянов исчез с глаз преследовавших его правительственных агентов. Для заграничных властей у него имелся запасной паспорт, выданный на вымышленную фамилию.
В Берлине Владимир остановился в небольшом отеле недалеко от Моабита, он гулял по городу и ходил на собрания немецких социалистов. Здесь он познакомился со знаменитыми вождями партии, но не нашел прямых нитей, которые могли бы его с ними связать.
Он понял, что все здесь думали категориями парламентской работы, борясь на выборах за как можно большее число мандатов в рейхстаг. Этой буржуазной идеологией, в чем Владимир вскоре убедился, был заражен даже самый энергичный из них — Карл Либкнехт.