Ленин
Шрифт:
Теперь коридоры были почти пусты. То здесь, то там стояли патрули финнов и латышей, а из-за плотно закрытых дверей доносились голоса спрятавшихся солдат и лязг винтовок.
Около полудня в окруженный вооруженными рабочими зал совещаний вошла группа людей, которых здесь никто никогда не видел. Они шли молча, неуверенно глядя по сторонам.
Их ввели в зал.
За столом и на эстраде собрались комиссары и более десяти членов исполнительного и военно-революционного комитетов.
Делегаты Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов! — объявил рабочий с красной повязкой на рукаве и винтовкой
— Слушаем вас, товарищи! — сказал Ленин, пронзив прибывших взглядом.
Делегации вышел худой, немолодой человек и сказал дрожащим голосом:
— Мы, представители социал-демократов и революционеров, прибыли по поручению Совета, который является преемником власти правительства.
Ленин весело улыбнулся и ответил:
— Вы, товарищи, находитесь в данный момент в резиденции единственного российского правительства, не преемственного, правда, зато — революционного! Однако в настоящий момент данная неточность не имеет никакого значения. Объясните, пожалуйста, причину вашего прибытия!
Делегат прокашлялся и сказал:
— Социалисты-революционеры спрашивают народных комиссаров: каким правом они узурпировали их проект передачи земли крестьянам?
Ленин склонил лысый череп над столом и засмеялся. Его широкие плечи высоко поднимались. Когда он поднял голову, его глаза полны были веселого, хитрого блеска.
— Хоть ваш проект не соответствует нашим взглядам на землю, мы узурпировали его потому, что крестьяне хотели иметь именно такое право. Почему мы поспешили опубликовать ваш проект? Потому что в ваших руках он остался бы клочком бумаги, а в наших — уже приобрел живые очертания.
— Это демагогия! — воскликнули делегаты.
— Это хорошо или плохо? — наивным голосом спросил Ленин, насмешливо глядя на социалистов.
— Это наглая узурпация! — кричали они.
— Тем, у кого что-то увели из-под, носа любая узурпация кажется наглой. Узурпаторы видят это по-другому, — доброжелательно и снисходительно перебил их Ленин. — Что дальше?
Вышел другой товарищ. Он был страшно бледен, а губы его дрожали. Он с трудом выдавил из себя слова:
— Именем социал-демократической фракции Совета, я протестую против позорного мира, к которому стремятся народные комиссары. Российский народ никогда не простит вам этого оскорбления!
— Товарищи хотели бы продолжать боевые действия на фронте? — с сочувствием в голосе спросил Ленин.
— Да! Народ не вынесет позора! — крикнул делегат.
— Имеете ли вы, товарищи, армию, на которую можете опереться в своих намерениях? — выяснял диктатор.
— Нет! к сожалению! Вы сумели довести войска до полного разложения!
— Извините, но должен указать на новую и очень важную неточность! — воскликнул Ленин. — По вопросу «разложения» мы уступаем первенство вам. Жаль! Это доказывает история. Достаточно вспомнить действия вашего наполеона Керенского, Соколова с его знаменитым приказом №1 и ораторов из вашего лагеря, которые посещали фронт. Нам оставалось всего лишь поставить точку над «і». Мы ее поставили!
Делегат, сбитый с толку, молчал. Видя это, Ленин тем же доброжелательным, разоружающим тоном продолжал:
— Вы любезно проторили нам путь, добровольно взяв на себя «черную работу». Вам отлично известно, что нынче ведение войны невозможно. Уставший,
Делегация почувствовала скрытую угрозу. Это возмутило товарищей.
Они подняли крик:
— Мы не позволим узурпаторам издеваться над страной и ставить под угрозу созыв Учредительного собрания. Только оно может принимать законы и устанавливать параметры заключения мира. Мы будем защищать Учредительное собрание всеми силами! Помните и вы об этом!
Ленин лениво потянулся и спокойно, без гнева и возбуждения, ответил:
— Мы расстреляем вас из пулеметов!
Разговор был закончен. Делегация удалилась, возмущенная и подавленная.
Комиссары окружили своего вождя и с беспокойством смотрели в его черные, проницательные глаза.
— Срыв отношений со всеми социалистами в таком опасном моменте, в такое ответственное время… — буркнул, не глядя на Ленина, Каменев.
— Перчатка, брошенная Учредительному собранию, вещь опасная, — добавил Томский.
— Очень опасная и совершенно не рассчитанная на настроения крестьянства и армии, — присоединился Троцкий, сняв пенсне.
Воцарилось тяжелое, мучительное молчание.
Его нарушил Свердлов:
— Угроза, поддержанная действием, перестает быть угрозой и становится убедительным фактом.
На это, блестя белыми зубами и огнем возбужденных глаз, ответил Сталин:
— Сегодня мы еще можем оккупировать нашими войсками Петроград! Достаточно использовать преданные гренадерский, Павловский и пулеметный полки! Будет тихо, как маком засеял!
Ленин внимательно слушал. Когда товарищи исчерпали свои опасения и доводы, он твердым голосом сказал:
— Партия, в которой, как мне кажется, мы все состоим, потребовала введения диктатуры пролетариата. Мы не можем отступить от этого, не изменяя партии. Я очень удивлен, товарищи, что вынужден разъяснять вам теперь основные принципы диктатуры и партии! Воистину в такой момент это более опасно, чем покушение на гипнотизирующее вас пресловутое Национальное собрание!
Опираясь локтями о стол, он говорил без возмущения и пафоса, словно беседовал в кругу друзей:
— Диктатура — это мощь, которая непосредственно опирается на насилие, не знающее никаких правовых ограничений. Мощь государства является символом насилия. Отсюда логический вывод: диктатура пролетариата выполняет функции государства, которое является единственным источником и создателем права. Это право должно быть таким, чтобы стало машиной для уничтожения вражеских общественных течений и вражеских идеологий. Лишь предатели или глупцы могут требовать снисходительности к врагам диктатуры и правительства, представляющего интересы и идеи только одного класса! Таковы принципы! Отступление от них является преступлением, сумасшествием или предательством! Политика партии в соответствующий момент будет поддержана штыками и автоматическим оружием!