Ленин
Шрифт:
Полное силы и отваги заявление Ленина произвело впечатление.
Даже сомневающиеся члены Совета и Комитета задумались, а не лучше ли было бы действительно не допустить до созыва Учредительного собрания, чем вести в нем тяжелые споры с сомнительными результатами.
Однако непроизвольно всплывали в памяти слова диктатора: «Лучше воздержаться от удара, чем махнуть кулаком и… получить по мордам, аж искры из глаз посыплются!»
Ленин, вероятно, почувствовал сомнения товарищей, потому что воскликнул с веселой и беззаботной улыбкой:
— Если бить, то так, чтобы небо тряпочкой показалось! Эти вопросы
Товарищи начали выходить, а Ленин, собрав под мышку лежавшие перед ним бумаги, пошел к себе.
В коридоре ему повстречалась Надежда Константиновна.
— Что нового? — спросил он, глядя на жену.
— Тебя ждут представители еврейских общин. Сидят уже два часа. Я говорила, чтобы пришли завтра; они ответили, что завтра должны будут уехать… — объяснила Крупская.
— Евреи? — спросил он. — А этим что от меня надо? В нашем Совете работает столько их сородичей, а они именно ко мне! Может, они думают, что я еврей?
— Нет! — рассмеялась она. — Они ведь знают, что ты Ульянов и даже… дворянин!
— Бывший дворянин! — поправил он немедленно жену.
— Бывший… — повторила она, беря его за руку. — В любом случае — они знают об этом!
Ленин открыл двери и застыл в изумлении.
Вдоль стен неподвижно, в торжественном молчании расселись евреи. Это были не те революционные евреи из Бунда, с которыми Ленин давно был знаком.
Атласные и бархатные одежды, широкие лисьи шапки с наушниками и свисающими тесемками, длинные седые бороды, пожилые лица, ниспадающие с висков на плечи серебристые локоны, заплаканные, в красных, горящих каемках распухших век глаза, сморщенные ладони, неподвижно и сосредоточенно лежащие на коленях.
Ленин, осмотревший внимательно каждого из гостей, встал перед ними с вопрошающим выражением лица.
Один из старцев поднялся и сказал по-русски:
— Приветствуем тебя, вождь угнетенных! Группа израильских раввинов и цадиков, отправленных духовным советом, прибыла к тебе с сердечной просьбой.
Недоумение Ленина возрастало с каждой секундой.
— Слушаю вас, — сказал он и сел за письменный стол.
— Мы прибыли, чтобы умолять тебя, чтобы ты отдалил от себя наших сородичей, избранных народными комиссарами!
— Вы с ума сошли? — крикнул Ленин. — Троцкий, Каменев, Радек, это же лучшие, самые энергичные товарищи, это те, кто закладывает основы жизни нового человечества! История будет говорить о них, записав имена их рядом с Марксом, Лассалем!
— Вождь! — торжественно возразил раввин-переводчик, объяснив цадикам на иврите слова Ленина. — Вождь! Ты знаешь, что это условия жизни евреев в России сделали из них революционеров; наша община воспитала нас организованными социалистами; преследования заставили нас дать нашим сыновьям образование, чтобы добавить им сил для борьбы. С угрюмых времен египетского и вавилонского рабства мы являемся одновременно интернационалистами и националистами. Мы можем жить и работать везде, но никогда не выходим за пределы общины. Она — улей, мы — рой пчел! Мы понимаем, что в России только евреи могли подготовить организаторов и руководителей революции. Мы аплодировали и благословляли их до момента свержения империи жестоких Романовых и приведения народа к Учредительному собранию. В этот момент миссия евреев
— Опять Учредительное собрание? — вырвался вопрос у Ленина. — Какой-то проклятый день, в котором все забивают себе головы этой проблемой!
— Учредительное собрание — это высшее проявление душевных порывов, сердца и мудрости народа! — прошептал раввин, поднимая палец. — Если не верите тысяче избранников, соберите на широких просторах два миллиона российских граждан и их волю. Горе вам, если тридцать человек будут управлять миллионами! У семитских народов есть поговорка, которая гласит: «даже если ты лучше всех ездишь верхом, не пытайся сесть на голову своего скакуна!»
Ленин молчал, превратившись в слух.
Раввин говорил дальше:
— Духовный совет располагает точными сведениями, что комиссары, среди которых много наших сородичей, участвуют в заговоре против Учредительного собрания, а некоторые из них, как Володарский, то есть Мойша Голдштейн, Гузман и Мойша Рамомысльский, скрывающийся под вымышленной фамилией Урицкий, превратившись в палачей, без суда самым жестоким образом убивают врагов непризнанного пока Совета народных комиссаров. Мы не можем с этим смириться!
— А почему вам мешает то, что евреи уничтожают тех, кто устраивал погромы, или тех, кто со временем мог бы их повторить? — спросил, подняв плечи, Ленин.
Раввин пересказал его слова на иврите. Цадики кивали головами и смотрели круглыми, птичьими глазами. Старший из них произнес что-то тихим, едва слышным голосом.
Раввин с уважением поклонился и повторил его слова по-русски:
— Старый мудрый цадик сказал: «Беда нам, беда! Ибо неразумные действия и бесправие наших сородичей вызовут бедствие, о которых мы не читали в хрониках еврейского народа».
— Вы уже разговаривали с Троцким и остальными? — спросил Ленин.
— В данный момент наши люди предъявляют им наши требования… — ответил раввин.
— Что ж? — сказал Ленин. — Если они согласятся и уйдут, ваши требования будут… исполнены.
Раввин кивнул головой и прошептал:
— Они являются отщепенцами избранного народа, они отошли от нашей веры и не признают наших законов; они не согласятся! Умоляем тебя, чтобы ты согласился отторгнуть их от себя! Твое дело — русское. Пускай русские поступают так, как им подсказывает их совесть!
Ленин сорвался со стула и гневно крикнул:
— Кто вам дал право вмешиваться в дела Совета народных комиссаров? !
Остыв, он посмотрел на странных гостей.
Они сидели неподвижно, прямо, смотрели круглыми слезившимися глазами в каемках воспаленных век.
После долгого молчания старый цадик произнес несколько слов.