Ленинград-28
Шрифт:
— До свидания — промямлил, было, Панюшин, но на той стороне уже положили трубку.
Он уселся на диван. Хорошо сказать расслабься. А как быть, когда с тобой в одном доме два мертвяка, не считая еще одного в сарае. И вот-вот могут нагрянуть незваные посетители.
За окном стукнула калитка. Ну вот, накаркал, называется.
— Баб Мань — закричал чей-то голос, и Панюшин обречено отправился на выход.
Панюшин обрел себя на залитой солнцем привокзальной площади Дружковки, однажды в начале сентября, как раз тогда, когда лето уходило на
Он стоял у таксофона, укрывшись за жестяной крышей от солнца. Слушал гудки, собирал волю в кулак. Обретать себя оказалось совсем не простым занятием. Это как прыжок в бездну — можно долго стаять у края, не решаясь сделать последний шаг навстречу неизвестности. Первое, что сделал Юрий — выдрал трубку телефона. Воровато оглядываясь, засунул трофей под кацавейку, и засеменил прочь, пытаясь сообразить, что делать дальше.
Ноги сами несли прочь от здания вокзала.
Отойдя на приличное расстояние, Юрий скрылся за металлическим киоском. Продавщица, помятая тетка неопределенных лет, подозрительно зыркнула на бродягу, но солнце так раскалило железную крышу, что даже дышать в такой духоте было лень.
— Эй, Юрок, где баян оставил?
Панюшин не ответил. Он осторожно выглянул из-за угла.
Бежевая шестерка лихо подрулила к входу в здание вокзала, и из нутра машины упруго вывались несколько неприметных парней в одинаковых джинсовых куртках. Юрий поспешно спрятал голову — не хватало, чтобы осназовцы заприметили бывшего бродягу. Впрочем, это могли быть и обычные санаторы — уж очень знакомыми казались повадки натренированных душегубов.
— Алле, гараж. Ты чего там шурудишь? — продавщица высунула голову из окошка, словно намереваясь полностью протиснуть грузное тело в узкое отверстие.
Панюшин выдохнул. Откуда-то пришло знание о том, как нужно действовать здесь и сейчас. Он с неожиданной прытью обогнул киоск, и тенью проскользнул в приоткрытую дверь. Внутри было тесно — все свободное место занимал огромный бюст продавщицы. На необструганных полках и в картонных ящиках на полу томился товар, предлагаемый к реализации неугомонной торговкой. Панюшин осмотрелся. Пора брать инициативу в свои руки. Продавщицу звали Алла. Она изумленно смотрела, как по хозяйски орудует вчерашний бомжара Юрок, осваиваясь в новом для себя месте.
— Ты чего тут? — вопрос повис в воздухе.
Вместо ответа, Юрий закрыл губы продавщицы своими. Алла затрепыхалась, пытаясь высвободиться, но вскоре затихла, и Юрий с удивлением почувствовал, как дебелая тетка пытается прильнуть необъятными телесами к его жилистому телу. Действуя скорее по наитию, он рывком развернул продавщицу, сбив коробок с сигаретными блоками, и задрал стиранный-перестиранный халат, под которыми показались дряблые бедра.
Стащив одной рукой драные треники, Панюшин погрузился в тетку, словно пытаясь утонуть в волнительных складках. Алла одобрительно задышала, всем своим телом испуская флюиды похоти. Надолго Юрку не хватило. Сделав десяток порывистых движений, он в изнеможении свалился на широкую спину продавщицы. Та вывернулась из-под него, и вперилась голубыми
— Ну ты Юрок и даешь! — не то с одобрением не то осуждающе пробасила Алла, и сорвала обертку с пачки сигарет. — Будешь?
Панюшин отрицательно мотнул головой. Алла вытащила сигарету и стиснула фильтр пухлыми губами.
Юрий, не обращая внимания на продавщицу, осторожно выглянул из окошка. Он сделал всего одну ошибку, забыл о баяне, и теперь брошенный инструмент валялся где-то на площади. Если ребятки достаточно ушлые, то вполне смогут сообразить что к чему.
— Эй, красавец — отрешенность Панюшина не понравилась похотливой тетке, и она принялась теребить его плечо. Не хватало еще, чтобы толстая дура подняла крик.
— Чего тебе? — Панюшин быстро пробежался взглядом по прилавку. В углу притаилась початая бутылка водки, да нарезанное ломтиком сало. Нож лежал поодаль, возле коробки с леденцами.
— Чего? — Алла нерешительно мялась, пытаясь сообразить, что делать дальше. С одной стороны терпеть присутствие немытого бродяги казалось невыносимым, с другой то, что произошло пятью минутами ранее, никак не укладывалось в привычную схему.
Панюшин явственно видел напряжение мысли на широком потном лице.
— А вот чего! — нашлась, наконец, продавщица. — Вали-ка мил друг отсюда подобру-поздорову, пока хозяева не приехали. И вообще, ты чего сюда забрался?
Тетка начала входить в раж, пытаясь криком стереть воспоминание о случившемся. Еще немного и на шум сбежится полгорода. Это еще чудо, что никому не понадобилось купить что-нибудь в киоске, то-то было бы смеху — особенно если бы незваными покупателями оказались парни из бежевых Жигулей.
Не отвечая, Панюшин бочком, бочком протиснулся между прилавком и необъятными телесами злополучной тетки. Словно почувствовав опасность, продавщица открыла, было, рот, но только глухо ухнула, когда тонкое лезвие вошло в ее бок.
Панюшин бил ножом, полосовал жирное тело, давя крик в зародыше, не давая ему вырваться из потной груди. Алла качнулась, и принялась заваливаться на бок, грозя задавить своей тушей несостоявшегося любовника. Юрий с трудом увернулся.
Первым делом, Панюшин закрыл окошко — треснутое стекло полностью перекрывал затертый кусок картона, с наклеенными ценниками. Закрыл наружную дверь, и только потом осел на пол, сжимая руками голову. Только бы продержаться до темноты, и убраться поскорей из этого проклятого города.
Посетителям казалось, не будет конца. Юрий без устали разливал самогон, пряча в карман мятые гривны. Деньги были весьма кстати. Вопросов не задавали — истосковавшиеся по домашнему уюту работяги благодарно давились самогоном, торопливо закусывая припасенной снедью. Панюшин сам не утерпел — опрокинул стограммовый стопарь, утирая выступившую некстати слезу. Пролетариат сочувственно кивал головой, протягивал немудреную закусь — Юрка хрустел зеленым луком, наполняясь ощущением важного. Все, что ни происходит — это не случайность, а мелкие вехи на главном пути. А значит, так тому и быть — пора подыскивать новое пристанище, почище и поспокойнее.