Ленинград — срочно...
Шрифт:
— Нам ее не восстановить, — удрученно доложил радист. Комбат приказал найти водителя злополучного ЗИСа.
Подбежал краснощекий, рыжий, с испуганными глазами шофер:
— Красноармеец Заманский по вашему вызову явился! — доложил он елейным голоском, совсем не подходящим к его грузной фигуре.
— Вы что, очумели от страха? — сурово спросил его Бондаренко. — Ведь я предупреждал: следовать за моей машиной, безоговорочно повторяя все ее маневры.
— Так точно, товарищ капитан. Но мне старшой приказал: гони напрямки к лесу! Разве можно ослушаться?
— Старший, говоришь?.. Конечно, с мертвого теперь какой спрос. —
Заманский сник.
— Простите великодушно, товарищ капитан. Ей-богу, окромя леса ничего не бачил. Скорше к нему хотелось, станцию спасал… И старшой казав…
— Ничего он уже не мог говорить, — зло оборвал его Бондаренко. — И станцию угробили! За это следовало спросить с тебя по всей строгости военного времени!.. Только у нас теперь каждый водитель на счету.
— Больше не повторится, товарищ капитан. Я… Я ще…
— Перестань якать. Сам сяду с тобой и посмотрю, на что ты способен…
…Потом они еще несколько раз нарывались на фашистов, но все обходилось благополучно. Бондаренко невольно отмечал про себя, что Заманский обладал каким-то необъяснимым чутьем на опасность. То заметит «ненашенский» след колеса и вовремя свернет в лес, уводя за собой остальные машины, и как раз в этот момент проносятся мимо мотоциклисты в темно-зеленых мундирах и в непривычных, похожих на ночные горшки, касках. То услышит раньше него, комбата, «несвойский» гул и уступит дорогу бронетранспортерам с черными крестами на бортах. То первым разглядит издали шлагбаум и гитлеровских солдат…
«И сейчас — надо же! — первым узрел населенный пункт, — удовлетворенно подумал о Заманском капитан. — Хоть и тормознул резковато, но ведь неспроста!.. Где же сержант, что он так долго ходит? — Комбат нетерпеливо глянул на часы: — Тринадцать минут прошло. Еще мало».
Но тут перед ним вырос запыхавшийся Калашников:
— Там хуторок… Никого нет… Можно ехать, товарищ капитан!
— Погоди, быстроногий, давай-ка подробнее рассказывай. За тобой же никто не гонится? — шутливо спросил Бондаренко.
Оказывается, проселочная шоссейка, которая вела в хутор, в конце его раздваивалась: одна дорога соединялась с широкой грунтовкой, а вторая — узкой тропочкой уходила вправо, в лес.
— По ней и надо шуровать, товарищ капитан, — предложил Калашников. — За деревьями ее не видно. Зато мы уж наблюдение установим тики-так, разберемся, что к чему.
— Соображаешь, — одобрил Бондаренко. — Становись на подножку первой машины, рядом с шофером. Будешь показывать…
Когда ЗИСы и полуторка втянулись в хутор и до поворота оставалось метров пятьдесят — семьдесят, неожиданно навстречу им, пыля с пригорка, выкатили вражеские мотоциклисты. Тут и чутье Заманского не помогло, столкнулись нос к носу. Он остановил машину, резко распахнул дверцу, столкнув со ступеньки Калашникова, выскочил и затрусил к стоявшему поблизости срубу. Калашников, спотыкаясь, пробежал по инерции несколько шагов, стаскивая с плеча винтовку, примостился на колено и выстрелил по мотоциклистам. Те в ответ резанули длинной очередью из пулемета, заставив сержанта залечь.
Бондаренко в этот момент, отстреливаясь из пистолета, заорал:
— Ульчев, выходи вперед!
Лейтенант вывел полуторку влево от ЗИСов. Из кузова бойцы открыли огонь. Мотоциклисты
— Чего орешь, — прикрикнул комбат. — А ну, мигом в машину! Все отходим в лес! — подал он команду. — Это разведка. Сейчас приведут основные силы. Тогда нам несдобровать. Быстро! Быстро!.. Ульчев и Калашников — прикрывайте!..
Машины взревели моторами. Потом свернули на просеку с глубокими колдобинами, наполненными водой.
Через час Бондаренко приказал остановиться. Обходя группки бойцов, справляясь о самочувствии раненых, вдруг заметил за деревом Калашникова, который пытался прижать Заманского к стволу. Шофер хоть и был массивнее сержанта, но не мог оттолкнуть Калашникова от себя. Щека Заманского распухла, он пискляво тянул:
— Брось, брось, сатана! Брешешь, все брешешь…
— Сержант, немедленно прекратите! — тут же вмешался Бондаренко. — В чем дело?
Калашников отпрянул от Заманского, виновато опустил руки. Набычившись, произнес:
— А вы у него спросите… Где он звездочку с пилотки скрутил и петлицу сорвал? Вторую-то успел срезать только наполовину. У-у… — опять пошел Калашников на шофера.
Тот отступил ближе к комбату и, преданно глядя на него, истерично выкрикнул:
— Брешет он, товарищ капитан! Все брешет!.. Петличка оборвалась, зацепил воротом за шось в кутерьме. И пилотка кудысь задевалась…
— Вот она, — Калашников достал из кармана смятую пилотку. — Я последним отходил, видел, как ты ее вышвырнул. Жаль, не успел пошарить в том месте, где спрятался этот трус, — обратился он уже к капитану. — А то бы показал и петлицу, и звезду.
Понимая, что комбат его объяснениям не верит, Заманский взмолился:
— Пощадите, товарищ капитан! Я докажу ще… Бондаренко брезгливо отвернулся, потом бросил через плечо Калашникову:
— Оставьте его, сержант. Нам сейчас к своим выбраться надо. Там — разберемся…
Временами лейтенанту Юрьеву казалось, что про них забыли совсем. На острове, кроме его расчета, не было ни души. Когда поступил приказ о свертывании «Ревеней» на материке, а его установка согласно указанию командования стала работать в режиме обычной радиостанции, Алексея полностью поглотили дела: радиограммы сыпались одна за другой — от комбата, начальника гарнизона острова, из штаба корпуса и от флотского начальства. Он их кодировал, дешифрировал, передавал по назначению, снова принимал… А потом вдруг морячки попрыгали в свои посудины и уплыли в неизвестном направлении.
Юрьев запросил материк, мол, что делать? Ответили коротко: ждите. Он опять отстучал, дескать, сколько ждать и кого? В ответ резанула шифровка: ждите и следите за волной станции первого. Если комбат объявится, то немедленно доложите. Точка.
Что там творится? Какая на материке обстановка? Ничего не ясно. Потому и ходит Алексей сумрачный, и сказочный Валаам уже не поражает его удивительными шедеврами древнерусской архитектуры. Сейчас на церкви — НП, оттуда ведется наблюдение за входом в бухту. Кто в нее войдет нынче, чье судно? Хорошо, если наше. А если… Тогда бой. Последней гранатой он взорвет установку.