Ленинград, Тифлис…
Шрифт:
Занятия в лицее продолжались, но Вета потеряла к ним интерес. В особенности, когда на место де Вилье назначили нового учителя словесности, господина Мишо из Марселя. Новый учитель держался с учениками холодно и подчеркнуто вежливо; в разговоры, не касающиеся предмета, не вступал. На его занятиях было неимоверно скучно.
Вскоре после Рождества в Тифлисе появились беженцы из Армении. Сперва их было мало, потом становилось все больше. Паша и Жорж вошли в комитет содействия. Распределяли беженцев по домам. Несколько семей взяли к себе. Их поместили в квартире
Теперь Вета в лицее появлялась редко, большую часть времени проводила с беженцами. К ним приходили сестры милосердия из американского Красного Креста. Они научили Вету делать уколы и накладывать жгуты. Вета плохо понимала язык беженцев, они говорили на западных диалектах. Составила для себя небольшой разговорник, стала вести дневник, записывала рассказы. Она подружилась с девочкой из Ани. Ее звали Сусанна, по-армянски Шушаник, ей было тринадцать лет, но глаза, как у взрослой. Шушаник плохо спала по ночам: болела плохо сросшаяся рука. Звала к себе Вету, та давала ей успокоительные таблетки. Однажды Шушаник никак не могла уснуть, таблетки не помогали, она не отпускала Вету, держала ее за руку.
— Вета-джан, спой мне песню, я засну.
— Я не знаю песен, Шушаник…
— Тогда я тебе спою, а ты слушай.
Песня была грустная и трогательная.
— Пой помедленней, Шушаник. Я запишу слова.
Шушаник знала много песен. Вета записала не меньше двадцати. Много лет спустя, уже в Ленинграде, Вета обработала свои записи, перевела песни на русский. Они вошли в книгу «Песни западных армян».
А в это время Марк строил радиостанцию. Из французских учителей ему больше других нравился мсье Риго, физик. Как-то раз в конце урока мсье Риго сказал:
— А теперь, дети, я вам расскажу про беспроволочный телеграф. Предположим, что у нас имеется кусок провода…
Автандил Джапаридзе, великовозрастный двоечник, сын министра почты и телеграфа, грубо перебил:
— Мсье Риго, вы же сказали, что телеграф беспроволочный!
Класс довольно заржал.
— Не перебивайте меня, сударь. Итак, кусок провода…
Но класс уже завелся, скандировал хором:
— Но телеграф беспроволочный!
Мсье Риго выбежал из класса в ярости:
— Дикари! Хуже сенегальцев!
Марк подошел к мсье Риго в коридоре.
— Я хотел извиниться за моих товарищей. Я очень хочу узнать, как устроен беспроволочный телеграф…
Риго провел Марка в лабораторию. Достал из ящика небольшой детекторный приемник. Подключил к сети. Протянул Марку наушники.
Марк прижал к ушам эбонитовые тарелочки и услышал, как звучит мир. Среди грохота электрических разрядов прорывались острые уколы морзянки.
— Что это, мсье Риго?
— Азбука Морзе, — Риго схватил листок бумаги и стал быстро записывать какие-то буквы и цифры.
— Метеостанция на Крестовом перевале, передает сводку погоды.
Риго покрутил ручку, и в наушниках зазвучала речь.
— Английская радиостанция в Батуми…
Риго опять покрутил ручку, и наушники заговорили по-русски.
— Говорит
Риго выключил приемник. Провел рукой по лицу.
— Если бы у нас была повыше антенна, мы услышали бы Париж… Эйфелеву башню…
Марк оживился.
— У нас есть дом в Коджорах. Это в горах, там высоко…
В Коджоры поехали в следующее воскресенье. Погрузили в машину катушки проводов, ящики с оборудованием.
Марк принес стремянку, зацепил антенну за верхушку тополя. Риго собирал приемник по схеме: колебательный контур… вариометр… диод…
Через две недели аппарат подключили к питанию, заземлили. Марк и Риго припали к наушникам. Опять электрические разряды, морзянка… Батуми и Баку, но гораздо отчетливей. Риго крутит ручку, и они улетают все дальше… Константинополь, София, Берлин.
Еще поворот — и сквозь дробь морзянки отчетливо доносится:
— Ici Paris!
И сразу же — аккордеон, разухабистая мелодия и женское пение.
— Это — Мистенгэт — наша лучшая певица, — говорит Риго и украдкой вытирает глаза платочком.
В феврале в Грузии началась война. Произошли восстания на юге; там, где жили русские колонисты, — среди них давно и успешно проводили работу агитаторы. В одном из захваченных повстанцами местечек, Шулаверах, недалеко от Тифлиса, провозгласили советскую власть. Первое время к восстанию не относились всерьез — «кучка мятежников». Ной Жордания выступал каждый день на митингах. «Грузия — оплот демократии, бастион против большевистского варварства… Запад нас не оставит… Тифлис — второй Верден…»
…В Грузию вступила 11-я Красная армия. Ее командарма, Анатолия Ильича Геккера, Жорж и Паша знали, его отец был полковым врачом здесь, в Тифлисе. Геккер-сын окончил Владимирское училище в Петербурге, в войну был штаб-ротмистром. Говорили, что сейчас в Красной армии у Троцкого, под комиссарским надзором, чуть ли не весь старый офицерский корпус. От кого-то Паша услышал, что и Леван перекинулся к «красным», служит у них в Генеральном штабе.
20 февраля «красные» были уже в десятке верст от Тифлиса. Холодным февральским утром Марк и Риго поехали на машине в Коджоры — забрать приемник. Вскоре после полудня они услышали цоканье копыт и громкие голоса. Марк выглянул в окно. Во дворе стоял конный разъезд. Рыжеватый солдат что-то крикнул, и тут же раздалась пулеметная очередь, в доме зазвенели, посыпались стекла.
Марк и Риго спустились вниз, там уже хозяйничали военные. Человек в потрепанной шинели, войлочном шлеме и обмотках, видимо старший, давал распоряжения, солдаты выносили мебель во двор.
— Что вы здесь делаете? — спросил Марк.
Офицер повернулся к Марку:
— Кто такой? Документы!
— Это мой дом, — сказал Марк, — а это господин Риго, он из Франции.
Сверху по лестнице спустился солдат, в руках у него был детекторный приемник.
— Товарищ Синюхин! Обнаружил вражеское гнездо и шпионское оборудование.