Ленинград. Дневники военных лет. Книга 2
Шрифт:
Приказываю: немедленно прекратить сопротивление.
Подпись: Weidling[221], генерал артиллерии, бывший комендант округа обороны Берлина».)
Чуйков. Не надо «бывший», вы еще комендант.
Пожарский. Нужна ли формулировка о присяге?
Чуй ков. Не надо переделывать — это его собственный приказ. Перепечатать приказ, поставить дату.
Вейдлинг. Jawohl… Да… Как озаглавить: призыв или приказ?
Чуйков. Приказ.
Переводчик. Сколько экземпляров?
Чуйков. Двенадцать.
Вейдлинг. У меня большой
Чуйков. Понятно.
(Стучит машинка.)
Вейдлинг. Моя шинель осталась в имперской канцелярии. Можно ли за ней послать?
Чуйков. Пожалуйста. (Вейдлинг благодарит.) Чаю — сюда.
(У всех нервное переутомление, все очень сдержанны… Соколовский, Чуйков, Скосырев, Ткаченко, Пронин, Вайнруб, Семенов, Пожарский и я.
Вновь и вновь комментируем события, смерть Гитлера…
Некоторые товарищи считают странной версию о сожжении Гитлера и Геббельса и об исчезновении этого вчерашнего генерала Кребса.)
Я спрашиваю:
— У Вейдлинга нервный припадок заметили?
Соколовский. А ведь ему трудно…
Семенов (член Военного совета). Ясно. Но приказ умный. Он умело подчеркнул и присягу и обстоятельства… Он вне правительства — просто «вывеска».
Скосырев. Его приказ надо сейчас же довести до сведения всех немцев. Это сильно повлияет.
(Надо накормить немцев. В соседней комнате накрывают стол.)
Пожарский. Праздника-то у нас и не было. Ночи не спим. Теперь дней пять отдохнем.
Вайнруб. Части наши готовы. Остается расставить их везде по Берлину. Наблюдать.
Семенов (член Военного совета). Ты, Всеволод, к нам вовремя попал!
Я. Да, довелось.
9 часов 15 минут (по московскому времени).
Утро серое, прохладное. Вспоминают о Сталинграде, шутят, курят.
Приказ готов. Его передадут по радио и другими способами (устанавливаем пункты по карте). Один из немецких офицеров особенно мрачен.
9 часов 35 минут.
Я спрашиваю полковника фон Дуфвинга, будут ли протесты в немецких частях.
Фон Дуфвинг:
— В некоторых… Вчера, когда я шел к вам, в меня стреляли.
Пошел кормить завтраком двух немецких генералов и полковника фон Дуфвинга. Они спрашивают меня: «Где ваши генералы?» — «Отдыхают». Сижу с ними один, угощаю. Некоторая неловкость, стесненность, молчание. Жадно за ними наблюдаю.
В штабной квартире — движение: приехал еще один немецкий генерал. Приглашаю к столу. Тут же чиновник из министерства пропаганды. Естественно, что разговор не очень вяжется. У немцев есть ощущение служебного] неравенства, ведь фактически они — в плену. Говорим о продовольственном положении Берлина, о первом приказе Берзарина. Внимательно слушают… Я рассказываю о начавшейся в Германии еще во время боев посевной кампании. Беседа чуть-чуть
— Не хотите ли вина?
— Немцы по утрам пьют мало.
Бледные улыбки. Опять пауза…
— Где труп Гитлера?
— Неизвестно.
Вейдлинг:
— Для меня это вторая проигранная война.
Я рассказываю им о Ленинграде. Они спрашивают о роде моей службы. Объяснил, как мог.
Входит еще один немецкий генерал. И его приглашаю завтракать.
Немецкий генерал:
— Мы устали.
— Это понятно.
Немецкий генерал:
— Семнадцать дней последних усилий!
Расспрашивают о маршале Жукове, о Чуйкове, — рассказываю, что надо. Говорим о Героях Советского Союза, о знаках различия, но у всех свой внутренний ход мыслей. Каждый из нас все глубже ощущает события.
Немцы говорят о сильнейшем разрушении центра Берлина.
Мы рассказываем, как быстро восстанавливают Ленинград и Сталинград; об общем экономическом развитии СССР; о встрече с союзниками. Немецкие генералы вспоминают о встрече с Красной Армией в 1939 году.
Сравниваем потери СССР и Германии. Я рассказываю им о «мертвых зонах», о солдатских вопросах: «Почему немцы напали на нас?» Один из немцев отвечает: «Нам нужна была территория». — «Вот вам и территория в СССР!» Кончаем беседу.
Немецких генералов провожают в ближайший дом. Пусть поживут пока там, под охраной.
Чуйков спит. Мы ходим взад и вперед по комнате. «Неужели войну кончили?» — «Странно…»
Сообщили, что немцы на отдельных участках не стреляют, но и не подпускают к себе: «Приказа нет».
Мы беседуем о родине, о возвращении… Усталость невероятная… Болит рука.
Звонок: наши занимают центр!! Идет подсчет пленных.
11 часов 30 минут.
Адъютант докладывает — на самоходке приехал Фриче. Мы стоим группой.
Входит Фриче — в сером пальто, в очках. На ходу читает бумаги. Молча садится. Переводчик — рядом… Ждут… Наши заняты своими делами — принимают сообщения разведотдела.
Соколовский (входя, к Фриче). Мы заинтересованы в том, чтобы в Берлине было спокойно. Тем, кто беспокоится за свою судьбу, мы можем дать охрану.
Фриче. Немецкие полицейские органы разбежались, но можно их вновь собрать.
Соколовский. Нас полиция не интересует. Она будет причислена к военнопленным. Нас интересуют чиновники, администрация. Им мы обеспечим охрану. Ущерба им не будет. Ясно?
Фриче. Не понимаю. Кто, где может причинить ущерб? Кто решится на эксцессы?
Соколовский. И наши отдельные бойцы, и немецкое население, и некоторые немецкие военные элементы могут проявить жестокость к вам за действия гестапо и тому подобное.
Фриче. Ja, moglich[222]…
Соколовский. У нас все предусмотрено, объявлено. Есть комендант города Берлина — генерал Берзарин. Есть районные коменданты. Все делается, меры приняты. Есть ли у вас другие пожелания?