Ленинград. Дневники военных лет. Книга 2
Шрифт:
Фриче. Я вам написал письмо, как последний ответственный представитель правительства. Я написал его, чтобы предотвратить кровопролитие.
Соколовский. Ваш вынужденный жест нам понятен.
Фриче. Я бы хотел расширить документ и хотел бы связаться с Деницем.
Соколовский. Ваш документ отправлен маршалу Жукову, а на дальнейшее мы не уполномочены, в частности на вашу связь с Деницем. Ответ от маршала Жукова последует, и, может быть, вас пригласят для беседы. Кто из других крупных чиновников остался в Берлине?
Фриче. Я не знаю.
Соколовский.
Фриче. Где я должен находиться?
Соколовский. Здесь. Ждите ответа маршала Жукова.
(Фриче уводят. У нас явное недоверие — не подставное ли это лицо? Входит Чуйков: «Ну, где этот Фуше или как его там?» Соколовский рассказывает ему о разговоре с Фриче.)
Чуйков. Наши охраняют правительственные учреждения. Уже в 10 утра Дениц обратился к армии и народу: он берет руководство и продолжает до конца борьбу с большевизмом, а также с англичанами и американцами, если они будут мешать. Но нам он не страшен — кишка тонка! (Смеется.) Гиммлера Дениц объявил предателем. Таким образом, Берлин капитулировал отдельно. Может быть, Гитлер ушел в подполье? В общем, мы их доконали. Какой же у них развал и политический разброд, если Геббельс хотел ориентироваться на нас! (Смех.)
(Чуйков по телефону проверяет, взят ли Рейхстаг.)
Чуйков (к нам). Стрельба в центре еще продолжается. Рейхстаг подожжен немцами.
(Проверяет, как дела в имперской канцелярии. Входит Белявский.)
Соколовский. Кто поджег Рейхстаг?
Белявский. Там шел бой — не все сразу капитулировали.
(Звонок: части гвардейской армии Чуйкова встретились с ударной армией Кузнецова.)
Галаджев. Наступает конец войны.
Чуйков. Да, закурим трубку мира.
Ну, сегодня в Москве дадут салют — необычайный!
Какое будет ликование в СССР! Может быть демонстрация, народ погуляет! Пора!..
Германское руководство распадается. Несомненны отдельные очаги сопротивления, но после капитуляции Берлина падут и Бреслау и другие города. Документ Вейдлинга надо как можно скорее широко опубликовать для немцев.
Как все просто… Какое-то странное ощущение свершенности и конца войны. Особой торжественности, которой мы ждали от взятия Берлина, от победы — нет. Пройден слишком большой и трудный путь!
Немедленно встанет новая труднейшая задача — все привести к порядку, к норме.
Чуйков идет бриться. Галаджев, Пронин, Семенов и Скосырев говорят о предстоящей работе в частях, о необходимости отметить победу, дать людям разрядку.
Чуйков (входит):
— Где Блантер? Вот сыграл бы гвардейский марш!
Генералы вспоминают о 15 апреля — начале битвы за Берлин… Обсуждают — какое впечатление произведет на весь мир весть о падении столицы Германии.
Солдаты шумят:
— Война кончилась!
— Экскурсию бы
У меня сверхнапряжение: только воля и нервы. Рука болит невозможно, до судорог. Пишу почти беспрерывно вторые сутки.
Взят Берлин!.. Обдумываю — как описать это. Нужен очерк в «Правду», но что втиснешь в семь-восемь страничек?
Прощаюсь с товарищами, благодарю за оказанные мне честь и доверие.
Еду к себе, на Вальдштрассе, 35.
Помылся, побрился. Хожу по саду… Внутри что-то нервное, огромное — и ощущение близкого мира, и свое, личное. Как я приеду в Москву? Что будет там?..
Очерк в «Правду» готов.
Зовут обедать. Все — за столом. Чуйков встает мне навстречу. Все взвинчены, все устали, но бодры.
Чуйков расстегнул ворот… Он внутренне удовлетворен. Поднял бокал, говорил от души о своем пути от Сталинграда до Берлина, о беседе с товарищами Хрущевым и Еременко в 1942 году, о своей боли за все пережитое Россией, о партии… Целует боевых друзей, подходит ко мне:
— Всеволод, ты все пережил вместе с нами. Руку.
Крепко обнялись…
Ждем приказа о падении Берлина. Беседы… Они несколько сумбурны, но это так естественно для людей, вдруг остановившихся с бешеного хода!
Зашли к Вайнрубу (по дороге отправил в Москву две телефонограммы). Всюду веселятся, русские пляски, песни, музыка.
(Не расстаюсь с блокнотом и на ходу, почти по инерции, продолжаю записывать все — каждое мгновение.)
Пьем чай, уже все трезвы. Сидим до 2 часов ночи.
Нужен отдых, у всех переходное состояние: некоторые веселы, другие задумчивы…
Иду спать. Мне, как всегда, неприятна эта спальня с чужим запахом и перинами. Тут жили нацисты. Вот их барахло, фотографии, книги, партийные значки…
3 мая 1945 года.
Надо начинать новый этап жизни. Проблем будущей жизни много…
Едем с Вайнрубом осматривать город… Немцы молчаливы, ждут… Многого еще не знают. На руках — белые повязки…
Прорезаем город от Иоганнесталя до центра. Разрушения грандиозные. Помимо бомбежек союзной авиации и мы закатили в город достаточно снарядов. Удар большой силы! В город вошло несколько наших армий!..
Вчера все стихийно устремились к взятому наконец Рейхстагу…
Бурление… Шальные салюты в воздух, и везде пунцовые знамена, флаги… Немцы сбрасывали в последние дни боезапас берлинскому гарнизону на красных парашютах; они повисли кое-где на деревьях.
На Колонне победы — наш флаг!
Всюду разбитые бойницы, фашистская рвань, «фаусты», мины, ящики с патронами. Идут (часто и без конвоя) группы военнопленных.
В очередях за водой стоят немцы с белыми и голубыми эмалированными ведрами.