Ленинград. Дневники военных лет. Книга 2

Вишневский Всеволод Витальевич

С фронта — сведения о прорыве в Невельском районе…

20 декабря 1943 года.

Звонки из ПУРа, из Высшей партийной школы ЦК — запросы о выступлениях. Прошу отложить на январь.

Весь день работал с Таировым. Другой режиссер — другие замыслы, решения. Все же я вижу, что, не пережив блокаду Ленинграда, ему многого не понять…

21 декабря 1943 года.

Сегодня день моего рождения — мне 43 года.

Не

успеваю вести записи.

В 9 утра был на бюро Краснопресненского райкома. Сделал двухчасовой доклад о Балтике и о Ленинграде.

Район на хорошем счету, начали машиностроение для мирных нужд, план выполняют. Людей теперь узнали по-настоящему — не по анкетам…

Вечер провели вдвоем с С. К. Никуда не хотелось идти, никого не хотелось позвать… Вспоминали наш домик, ленинградских друзей. Как-то там дела на фронте?

22 декабря 1943 года.

(Два с половиной года войны.)

Говорят о том, что 17 декабря началось наше наступление на Ленинградском фронте. (А мы — здесь!)

Жестокие обстрелы Ленинграда и Кронштадта.

Упорные бои на кировоградском, коростеньском, жлобин-ском и других направлениях. Прорыв южнее Невеля расширяется…

В 7 вечера поехали с С.К. в «Правду». Нас просили выступить там на встрече с узбеками — писателями и деятелями искусств. Очень теплая встреча с Гафуром Гулямом — самородок, прекрасный узбекский поэт, академик. Подошел ко мне, поцеловал:

— У меня убит сын под Москвой и шестнадцать человек из моего рода на войне… Я переведу твои статьи и перепишу их красивым тонким почерком (!).

Мы рассказали товарищам о Ленинграде. Пусть и в Узбекистане узнают о нашем городе от очевидцев.

Вечером встретился с Ильей Эренбургом. Он немного изменился, чуть постарел. По-прежнему много пишет…

— В чем-то мои писания совпали с настроениями в армии, в первую очередь, в отношении немцев.

О войне:

— Думаю, что будут крупные операции в Европе… Видимо, к осени 1944 года. Но немцы упорны, в некоторых частях дисциплина даже укрепляется. Немцы инстинктивно жмутся друг к другу. У нас в армии — большие потери. Фронтовики много поняли, выстрадали. А в тылу — много чиновников, которые решили всех пересидеть…

Я почти не говорил. Я слушаю и наблюдаю…

Умер Ю. Тынянов. Гроб с его телом — в Литфонде. Лежит обросший бородой, маленький…

23 декабря 1943 года.

Стоят мягкие погоды…

Прошелся по городу. Зимняя занятная толпа. Страшная давка в вагонах метро.

Звонил товарищу Рогову — просил разрешения срочно выехать в Ленинград, но вместо этого… он прислал путевку в дом отдыха (только мне, так как С.К. отказалась, — ей надо лечить отмороженные руки в кремлевской поликлинике и закончить все дела в Москве). А мне придется ехать. Упрямый человек Рогов, но… начальство!

25 декабря 1943 года.

Двадцать девять лет тому назад я ехал в этот день скорым поездом в Варшаву — Ивангород — Радом, убежав из дома в гвардию, на фронт.

Встал

в 9 утра, пришла машина. Собрались. Едем на Курский вокзал. Шофер — крепенькая украинская девушка в военной форме — города не знает… У вокзала старики носильщики. За десять — пятнадцать минут работы «скромно» просят «на полкило хлеба», то есть сорок рублей. Толпа обычная — больше женщин, с кульками, мешками и т. д. Подходит электричка… По вагонам бродят нищенки (как будто из XVII века), слепые — поют… Народ подает, кто — что…

За окнами снега и леса. Впервые за войну чувствую какую-то особую тишину, тихие вагоны, тихие разговоры женщин.

— Ну, как живете-то?

— А когда как — когда и хорошо, а когда и плохо…

Надо уметь различать во всем наблюдаемом главные, пока может быть, скрытые, тенденции. Сила нации определилась вполне; социально-экономическая структура выдержала высшее испытание; недостатки также ясны и будут исправлены. Пройдет год, может быть, больше, и начнется экономическое и бытовое переустройство — беспримерное, с привлечением самой совершенной техники. Фактически это будет распространением технического и бытового обслуживания и комфорта от Карпат до Камчатки, с включением всей страны, — всех ее старых, разнообразных, частью отсталых, районов, огромных территорий, — в единую систему новой цивилизации… Надо решить и другие задачи: углублять культуру, упрочить этику нации, найти новое в науке, строительстве, литературе и в искусстве.

Левитановские места, дали…

В Подольске нас встретили. Машина, пересекая овраги и речки, подходит к бывшему дому купца Филиппова. Дом неуклюж, старомоден, с башней; хозяйственные пристройки, ров, вал, сад с березовой аллеей.

Комнату отвели хорошую. Разложили вещи — книги, бумаги и пр.

Проводил С. К. до машины. Расстались…

Молоко поставляют из соседнего колхоза. Там бабы, приспособили всех детей к хозяйству. Бабы все терпят. Ждут писем от мужей, спрашивают:

— У вас там всё офицера, как война-то, скоро ли кончится?

Днем мелодичный звон колокола. Я было настроился лирически: Расея, церковный звон… Потом узнал — колхозный сигнал: на работу…

26 декабря 1943 года.

Снежок, хорошо!

Встал в 8 утра. На завтрак: оладьи, голубцы, каша, чай (для меня это абсолютно чрезмерно).

Затем в библиотеку. Забрал много книг: «Интернациональная литература», Короленко, Блок, Ибсен, Добролюбов, Успенский и т. д. Решил дать себе дня на два, на три полный отдых.

Доктор дал мне витамин С, сказал, что у меня очень глухие тона сердца, что есть нервные симптомы (я так давно это знаю), но что я выгляжу моложе своих лет…

В доме отдыха — интенданты, инженеры. Фронтовиков мало. Я не ощущаю вражды к тыловикам. Окопного бешенства у меня нет. Передо мной жизнь — нормальная, естественная, где каждый достаточно думает о себе и о своем. В этой наивной эгоистичности есть даже что-то здоровое. Женщины будут рожать; детвора подрастет, будет жить. Война пронесется, и от нее останутся лишь легенды, книги, памятники, символы… и могилы. А над полями — вечное необъятное небо, белизна снегов, людские заботы дня, раздумья… И кто-то в зиму 2043 года, может быть, спросит: