Ленинград. Дневники военных лет. Книга 2

Вишневский Всеволод Витальевич

Читаешь эту литературу — страшную до патологии и в то же время прекрасную — и думаешь затем о современной… Гигантский перелом, подъем сил постепенно пробуждали народный романтический стиль во всем: в газетных статьях, в речах, в живописи, в кино, в театре. Национальное самосознание не допускало обид, напоминаний об «обломовщине» и т. д. и т. п. После века мучительных исповедей, обличений, после галереи Онегиных, Печориных, Рудиных, после беспощадного объективизма Достоевского, Толстого и других литература стала искать что-то новое. Но жизнь сложна, новое и в жизни давалось не сразу, — сказывались противоречия…

Долго жить на одной романтической волне — нельзя. Горький, например, постепенно уходил от романтизма.

…Мы станем через известный промежуток времени анализировать пройденные этапы, и мы (а может быть, следующие поколения писателей) придем к высокой реалистической литературе — бесстрашной, объективно-четкой, открывающей новые пласты, новые явления.

5 января 1944 года.

Задание от «Правды» — дать срочно статью о Финляндии…

Нами взято Погребище, — охватывающий маневр к Жмеринке — Виннице продолжается.

6 января 1944 года.

Слушаю сводку: после пятидневных ожесточенных боев взят Бердичев…

Объявлен список награжденных украинских партизан, — Ковпак уже дважды Герой Советского Союза.

Почти все отдыхающие офицеры отмечают крайнее упорство немцев, ошибочность предположений о том, что у немцев — разложение и развал… М. В. Фрунзе как раз и говорил, что не надо строить расчетов на разложении противника, а основывать их на силе своих ударов…

Из наблюдений в доме отдыха. Москвичи — балованные. Много спят, требуют жаркой топки печей и т. д. Командиры с флотов, привычные к корабельной службе, ищут воздуха, дела. Хотят развлечься… Здоровье у офицерского состава расшатано — раздражительность, нервы… На любые стуки все фронтовики-офицеры реагируют, прислушиваются, вздрагивают и т. д. Подводники глядят наверх (!) — рефлекс на глубинные бомбы. На сильный стук и у меня рефлекс, но подавленный: досадное ощущение — «опять обстрел». (Вспомнил, как С.К. в Москве испугалась салюта.) Стуки же тут своеобразные: все входящие энергично хлопают дверью, стучат сапогами, сбивая снег… Где-то рядом рубят, колют дрова и т. п. Флигелек, куда я перебрался из опротивевшего мне «палаццо», — легонький, и каждый шорох слышен.

После ужина — обычная болтовня… Мне это поднадоело. Ушел беседовать с В. Саранцевым — капитаном 3 ранга, катерником с Черного моря.

Его рассказ:

«…В Севастополе всякого было. Мы получили приказ драться до конца… Довели приказ до всех… Люди поняли, — ну, а как дрались, вы сами знаете… Немцы бомбили нещадно, «мессеры» охотились за отдельными людьми и машинами. Доставка в Севастополь была неимоверно трудная. Кое-как у Херсонеса к самодельному причалу подходили эсминцы. Катера перенесли много: до половины их — потеряно. Уже после сдачи города мы — еще до 9 июля — под огнем шарили по берегам (жуткий огонь был!) и подбирали своих. Сидят бойцы кучками, голодные, тело ножами режут — мочат рубахи в крови и размахивают ими, — знак подают: «Свои!» Да, были в Севастополе дела!

7 января 1944 года.

В 12 часов, сводка. Войска 1-го Украинского фронта вступили на территорию Западной Украины! Взято Рокитно (Ровенская

область) на железной дороге к Сарнам — Ковелю. Охват центрального немецкого фронта под прикрытием Полесья. Взят Липовец. Еще шаг, и Винница — Жмеринка будут наши. Операция развивается!

Работаю над пьесой, но все время мысль возвращается к операциям на Юге. Вероятно, план предусматривает либо полное окружение южной немецкой армии в излучине Днепра плюс ликвидацию крымской группы немецких войск, либо, в худшем случае, отбрасывание отступающих немецких армий в направлении стран с враждебным им населением — Румынии, Венгрии, Австрии и Чехословакии. Это вытекало бы из практики Гражданской войны.

Взрыв политических и национальных страстей в Восточной и Центральной Европе — вопрос самого ближайшего времени.

…Мысли о работе, о Ленинграде, о Балтфлоте…

8 января 1944 года.

Мягкая погода… Прошелся по лесу… Отдыхающие играют в снежки с женами и ребятами. Смех, визг… Падает мелкий нежный снежок. Пробежали лыжники… Мне приятно смотреть, что люди отдыхают, веселятся…

Пробовал читать Достоевского, — нет настроения. Тянет в город, к новой работе, к новым книгам, к свежей информации…

Вечернее радио. Войсками 2-го Украинского фронта взят город Кировоград… Ширина прорыва уже 120 километров! На Юге успехи Красной Армии возрастают. Темпы наступления, начатого 23 декабря 1943 года, высокие.

Читаю «Братья Карамазовы».

Общее физическое состояние лучше, временами — бодрость.

9 января 1944 года.

Снабжение через Днепр идет отлично. Железнодорожные войска давно восстановили киевский железнодорожный мост. Он был подвезен по частям одновременно с наступлением] (!). Вот пример тщательной и заблаговременной подготовки операции. Попытки противника бомбить мост — отбиты. На Украине и в Крыму у немцев до ста двадцати дивизий из двухсот девяноста дивизий всего Восточного фронта… Очевидно, ближайшие неделя-две будут весьма ответственны.

12.30 приехала (на день) С. К. Сообщила новости…

В Камерном театре полным ходом репетируют «Раскинулось море широко»…

С.К. виделась с А. Диким… Мой старый режиссер — шалый, циничный, талантливый! За один сезон 1930 года он осуществил три постановки «Первой Конной».

Эренбург получает письма с фронтов об изменах жен, о расстройстве личных отношений в семьях: «Я ушла, забудь меня, и я забуду тебя». — «Товарищ писатель! Это письмо влияет на меткость стрельбы и на настроение нашего сержанта. Помогите!..»

Похолодало, снег, метель… С.К. пообедала со мной и уехала (так как машина возвращалась в город). Она права — надо во что бы то ни стало поскорее возвращаться в Ленинград.

У меня какое-то неровное душевное состояние: и переделка пьесы тяжела, и московское неустройство неприятно, и какие-то смутные глубинные личные вопросы шевелятся — о типе жизни, о творчестве…

10 января 1944 года.

Радио не работает…