Ленинский броневик
Шрифт:
Ехал Домокуров в трамвае по Выборгской, мимо Финляндского вокзала. Здесь, огибая памятник, вагон притормаживает на крутом повороте. Монумент огромен, из окна вагона не охватишь взглядом.
Но вдруг - что такое? Новая деталь? Будто скворечня распахнулась на памятнике...
Домокуров спрыгнул на остановке, возвратился.
Э, да за скворечню он принял пулеметную амбразуру. В бронзе условно она выполнена в виде пары щитков.
"Странно, однако...
– подивился Домокуров.
– Как же я прежде не замечал этой детали?"
"А почему, собственно, щитки?
– Домокуров остановился на этой мысли. Почему не что-нибудь другое? Разве мало у броневика деталей?"
В самом деле, броневики и нынче знакомы каждому ленинградцу. Дважды в году их выводят на Дворцовую площадь, а после парада, возвращаясь в свои гарнизоны, броневики тянутся по улицам города. Тут и неспециалист заметит, что пулеметные башни у броневиков устроены по-разному: встречаются со щитками, а бывают и без щитков... Выходит, с военной точки зрения ограждение амбразур не обязательно?
А на памятнике щитки... Почему? Так захотел скульптор?
* * *
Район Мариинского театра, улица Писарева. Приехав по адресу, Домокуров очутился перед кирпичным зданием с огромными деревянными воротами. Жилище циклопов!
Ворота медленно и тяжко, качаясь полотнами, со скрипом открылись.
А вот и циклопы: оказывается, это театральные декорации. Уложенные на длинные ломовые дроги, декорации напоминали гигантских радужных стрекоз с перебитыми крыльями. В упряжке, красиво выгибая шею, зацокали по мостовой дородные битюги.
Домокуров, проводив взглядом процессию, поднялся на верхний этаж и с недоверием переступил порог... Куда он попал? Над головой стеклянный свод оранжереи.
Но здесь не выращивают цветов. Здесь рисуют декорации. Полотнища расстелены на полу, словно нарезанные в поле гектары.
Живописцы шагают, как артель косарей. Все разом: взмах - оттяжка... только не с косами они, а с малярными кистями на длинных палках. Кисти макают в ведра.
Впрочем, эти только кладут грунт. Пишут декорации другие: те передвигаются по полотнищам с табуретками, чтобы сесть, ведерки у них поменьше, кисти поделикатнее.
В вышине, под стеклянным сводом, - узкий мосток. Оттуда видна каждая декорация целиком, и художники внимательно прислушиваются к голосу сверху, который временами гремит через рупор.
Человек под куполом... Сказали, что это Евсеев, автор памятника. Сергей обрадовался удаче.
Но вот скульптор внизу. Свободная до колен блуза без пояса, обычная у художников. Пятнистая от краски. И лицо запачкано, даже в волосах что-то цветное.
Увидев посетителя, Евсеев на ходу причесывается, подкручивает усы.
Вопросительный взгляд и церемонный по-старинному полупоклон:
– Чем могу служить?
Домокуров
– Держу пари, товарищ Евсеев, что третьего апреля семнадцатого года вы были у Финляндского вокзала и видели броневик, с которого говорил Ленин!
Евсеев выдерживает взгляд, усмехается:
– А вот и не угадали... Не был я у вокзала при встрече Владимира Ильича.
Домокуров не уступает:
– А щитки на памятнике? Разве это не с натуры? Ну, не на площади, так, очевидно, позже видели броневик... Сергей Александрович, ну припомните, это так важно!
– Сожалею, но...
– И скульптор разводит руками. Вид у него почти виноватый.
– Я никогда не видел броневика.
– Так-с...
– бормочет Домокуров. Опять неудача. Он раздосадован и говорит колко: - Значит, щитки - это выдумка. Здорово это у вас, скульпторов, получается! Где бы соблюсти историческую достоверность, вы...
Тут Сергей Александрович - сама деликатность - взрывается:
– Простите, да как вы могли подумать такое! Заподозрить меня в отсебятине! Щитки сделаны по чертежу, - говорит он с достоинством, - и я покажу вам этот чертеж.
Евсеев пригласил молодого человека следовать за ним.
Домокуров было замялся: на полу декорации с нарисованными облаками. Ведь наследишь.
– Идемте, идемте!
– И Сергей Александрович смело ступил на облака. Это задник из "Руслана и Людмилы". Устарел, пускаем в переработку. Напишем здесь скалы для "Демона".
По скалам, тем более будущим, Сергей зашагал уже без опаски. Еще немного - и они за дощатой перегородкой.
– Моя мастерская, - веско объявил Евсеев.
– Здесь я только скульптор.
И, как бы в подтверждение этой очевидности, защелкнул дверь на замок.
– Прошу садиться.
– Он любезно кивнул на старинное кресло.
Но роскошное наследие прошлого проявляло склонность валиться набок и даже опрокидываться...
Домокуров предпочел постоять.
– Сейчас покажу вам чертеж...
– Сергей Александрович в раздумье обхватил пальцами подбородок. От, этого холеные усы его несколько приподнялись и приобрели сходство со стрелкой компаса.
– Гм, гм, где же он у меня?
В углу буфет. Сквозь мутные, непромытые стекла виднелась посуда: черепки и банки с красками, лаками, какими-то наполовину усохшими жидкостями.
– Видимо, он здесь!
– И Сергей Александрович решительно шагнул к буфету. Распахнул нижние филенчатые дверцы, но тут же, спохватившись, выставил вперед колено, потому что наружу комом поползло измазанное в красках тряпье.
Сергей Александрович захлопнул дверцу и некоторое время конфузливо отряхивался от пыли. Буфет был в углу налево, теперь он шагнул в угол направо, к этажерке. Тут громоздились в изобилии какие-то гроссбухи, клочьями висели на них обветшалые кожаные корешки. Это были отслужившие свое и выбракованные партитуры опер.