Ленинский проспект
Шрифт:
У меня есть старший товарищ (дело исключительно в возрасте), ему сорок два, он толстый, женатый, работает вторым режиссером на телевидении, – продал душу «картинке», но истово молится на сон грядущий: Свят! Господь Бог Саваоф! Свят! – клянется, что все бросит, включая жену и сына; здоровый бородатый мужик. Так вот, ему в последнее время стали являться покойники, он даже спать поначалу бросил:
– Как представишь, что снова!.. Наверное, у меня особый канал открылся.
Первым пришел отец.
– Я тогда моложе тебя был, на третьем курсе ВГИКа учился, – и тут телеграмма. Кинулся занимать деньги, потом на вокзал – поезд полчаса как ушел,
– А говорят, в советское время бардака не было. – Закусываю соленым огурцом.
Через три дня открывшимся каналом воспользовался Боровский, человек, воспитавший не одно поколение телевизионщиков областного значения, имевший не одну возможность перебраться в Москву, но так и не рискнувший оставить провинцию. У него самый красивый памятник на обкомовской аллее.
– Нам с тобой таких памятников не видать!
– Помянем! – Пьем, не чокаясь.
– Самое смешное – я вижу, что они живые! И все у них хорошо!
Огурец болгарского производства хрустит на зубах.
Потом стали приходить все, кого он знал.
– Словно им здесь кинотеатр, – на меня посмотреть. Даже Колька, с четвертого подъезда, он в пятом классе утонул, лучше всех плавал и утонул; та еще оторва был – мне с ним дружить запрещали. Так ребенком и остался. Земля ему пухом! – Пьем, не чокаясь. – Представляешь, каково это: ни женщины не попробовать, ни водки… – занюхивает колбасой, – ни здесь, ни там.
– Ни славы.
– Ни славы… – Возвращает занюханный кружок обратно в тарелку. – Всей школой хоронили, с духовым оркестром, – девчонки плакали; классная руководительница, мегера, и та слезу проронила. Над краем могилы чего только не произносили: «Ушел от нас!..», «Покинул!..», «Навечно с нами!..» Все пацаны мечтали в этот миг оказаться на его месте. – Цепляет вилкой тот же самый кружок колбасы, внимательно рассматривает на свет, кладет на место. – Нет, посмертная слава была.
Наливает:
– Твое здоровье!
– Твое!
– Дзынь-нь!
Качнулась кухня в шесть квадратных метров и поплыла – не удержать, – этот третий! со своим: «Дзынь-нь!» Ухватившись за стол (вот он их видит, а я нет), – впервые озаботился невидимым.
– Вот, ты их видишь…
Какая-то невидимая сила в районе солнечного сплетения начала выдавливать из области живота соленые огурцы. Расталкивая предметы, натыкаясь на стены, страдая от морской болезни, я ринулся в гальюн.
– Чи-чи-чи… не разбуди жену!
Энергетический кризис
Сорок два, возраст змеи, энергия на нуле, возникает идиотская мысль, что это задание давалось тебе под личную ответственность, а ты все просрал; пакет под грифом «Совершенно секретно» утерян, и ты понятия не имеешь, когда и где? По-хорошему, конечно, надо бы его подменить, накопленный опыт подскажет – как, но ты представить не можешь – чем? что в нем находилось? Ты заглядываешь в рюмку, в глаза жены, гладишь
– Чи-чи-чи…
Угроза грядущего энергетического кризиса, поиск альтернативных видов энергии, вопросы коллективной энергетической безопасности, – подобными проблемами озабочиваются исключительно после сорока (карьеристы и зомби не в счет).
– 90 % населения! Не в счет?!
– Плевать.
Родитесь заживо, очнитесь от грез, восстаньте из мертвых, о вы, пьяницы, – вот к чему призывает дзен-буддизм.
Со слов Дайсэцу Тайтаро Судзуки,
ум. в 1966 году.
Чуть не забыл, – Судзуки говорит о самоопьянении.
И, в довершение, несколько слов о здоровье – после сорока этот тост обретает смысл.
Подмечено за мгновенье до болтанки.
Сердце, печень, почки, селезенка, поджелудочная железа, желудок, прямая кишка… как правило, что-то одно.
В расцвете сил…
Я завещаю это небо, и все, что под небом, и все, что над ним… главное – правильно составить завещание.
Нотариальная контора № … лицензия № …
Но если, даст Бог, проскочил? если, даст Бог, пережил? если завещание, вместе с другими документами: свидетельством о рождении, школьным аттестатом, военным билетом, счастливым трамвайным билетиком, страховым медицинским полисом, двумя использованными контрамарками в цирк и т. д. – покоится в нижнем ящике письменного стола, и ты время от времени выдвигаешь его; что тогда?
Сердце, печень, почки, селезенка, поджелудочная железа, желудок, прямая кишка – проблемы не исчезают (все тянут одеяло на себя), но ты, притерпевшись, начинаешь их понемногу решать. Что тогда?
Тогда, по расписанию, наступает духовная зрелость, следом за ней приходит мудрая старость – то есть тебе есть что сказать, но ты молчишь. Все слышат, как ты молчишь… кто-то слышит… хотя бы один… пускай этот один – ты.
– Ты слышишь?!
Маленький пункт – мудрая старость, точнее, ее полное поголовное отсутствие, отсутствие даже на уровне мифа, – смертный приговор для любого общества. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит:
Пук-пук…
Общество детей-убийц. – Прекрасный заголовок для первой полосы в «МК». – Далее текст по любому, неважно какому, поводу: с презентации открытия новой картинной галереи; с Пушкинской площади – «Наши» против «Своих» в поддержку «Ваших»; из Белого зала мэрии – интервью с градоначальником столицы о проблемах большого бизнеса. Читатель реагирует на первую и последнюю строчку (читатель тот же чиновник. Чиновники тоже бывают разными). Последняя строчка: Дети убивают своих родителей, чтобы быть убитыми своими детьми.