Ленинский тупик
Шрифт:
– Силантий Нефедович за войну всю Европу прошел, домов отстроил целый город. А вы помыкаете им, будто он у вас в батраках. Его же рабочим ватником оконный проем заткнули и разгулялись, как тать в нощи.
Тихон Инякин оглянулся на Силантия, спрашивая его раздраженным взглядом: “Зачем пригласил чужака?” Силантий объяснил торопливо, виновато: - Ты, когда своим двором жил, лошадь нежил-холил? А флотский у нас за пять лошадей тащит! Крановщик на новом пятитонном. Нынче он две смены отработал, измаялся.
Тихон не терпел возражений. Да еще при всех.
Вечером,
“Немым” окрестила Некрасова Тонька - такелажница. В первый же день работы с ним… Она разыгрывала новичка, крича снизу пронзительным гортанным голосом, чтоб тот подал крюк портального крана чуть вперед, затем чуть назад, снова вперед.
Это называлось в бригаде Силантия “обкатать” крановщика. Новенького “обкатывали”, по обыкновению, до тех пор, пока он не выскакивал из кабины и не матерился под гогот каменщиков.
– Не-эрвный!
– почти в восторге восклицал тогда Гуща, хлопая себя по коленям и всем своим видом утверждая превосходство каменных дел мастера над каким-то крановщиком. Хоть тот и вознесся надо всеми, а не должен забывать, что его место на стройке “подай-прими”. “Подай-прими” - и только…
– Молодой, а не-эрвный.
Самые терпеливые новички выдерживали “обкатку” минут по десять. Зато уж потом отводили душу.
А этого, в черной ушанке, мытарили с четверть часа, не меньше. Тонька голос сорвала, крича свое “куды-куды!! ..” Наконец он показался на верхней площадке, пытаясь разглядеть, куда подать крюк. Не увидя из-за стены бадьи, которую он хотел подцепить, крановщик на одних руках (флотский, видать!) спустился по железной лестнице вниз, осмотрелся и… молча поднялся наверх.
– Немой!
– ахнула Тоня.
В последующие дни она почти утвердилась в своем наблюдении. Обычно кто ни увидит ее, издали рукой махнет, крикнет весело: “Привет!” или: “ЗдорОво! А этот в ушанке, пройдет мимо - не уловишь, не то он сказал “здравствуйте!”, не то лишь губами пошлепал. А на заигрывание - ни-ни. Немой!
С ней не спорили. Немой так немой… С крановщиком какой разговор? Нужен каменщику кирпич - он кирпич над головой подымет, красный или белый, какой требуется. Понадобится перегородка - руками разведет пошире: “Бо-ольшую…”
Игорь на стройке и в самом деле губ почти не разжимал. Первое время нервничал, даже спать перестал. Кран попался старый. Сиденья на нем нет. Кабина полуоткрытая: через нее проходит трос. Задувает со свистом..
Домой шел кривобоким и кривошеим
Но оказалось - все это цветочки. Вот когда в середине марта на новом пятитонном соскользнул с дальнего колесика трос…
Игорь, полез на стрелу, и здесь, лежа на животе и перегнувшись с высоты десятого этажа вниз, пытался завести трос на место.
Чудилось -тут, на высоте, горел воздух, синий, как огонь над спиртовкой. Он гудел в подкосах крана, раскачивал его, как корабельную мачту. Жег лицо, слепил. Зима напоследок брала свое. И рука Игоря, которой он
Внизу кто-то закричал дурным голосом. Тоня бегала по подмостям взад-вперед и показывала ему руками, головой, плечами: “Уйди оттуда! Уйди!..”
Сама она не поднялась помогать. Потом объяснила: голова высоту не принимает. Погнала вверх какого-то каменщика в зеленом ватнике (так Игорь впервые познакомился с Александром). Александр держал крановщика за ноги, пока тот доставал окровавленными руками трос.
– Сколько тебе платят?
– спросил Александр, когда они вернулись по стреле к кабине.
– Это вместе с премиальными?
– Он сплюнул.
– Повисишь так - ничего не захочешь.
Оставшись в кабине один, Игорь обмотал руку носовым платком, сразу пропитавшемся кровью. Взялся за дверцу, чтоб спуститься в медпункт, но в эту минуту внизу, на подмостях, кто-то в заячьем треухе широко развел руками: “Перегородку давай!”
Игорь заскрипел зубами. Включив мотор, повернул штурвальчик. Кабина вздрогнула, затряслась, как вагон на стрелке. Силантий с того дня говорил о новом крановщике: “Безотказный!”.
Когда из треста потребовали избрать редактора “молнии”, Силантий, поколебавшись, выкликнул Некрасова: “Пущай растет!”
Игорь пристроил у крана ящик для заметок, похожий на скворечник. В первую неделю была опущена одна-единственная записка: “Выпустите “молнию”, вы женатый или нет?”
Завел записную книжку. Каждая страница была разделена пополам. Слева записывалось увиденное им, справа - что предпринять. Мельком просматривал записи слева. “Любая эмоция вызывает бессмысленный мат”. ” Крановщики - “тарзаны” (один крановщик на три недостроенных корпуса). “Что я, собака, привязываться буду?!”
Чем больше подобных записей появлялось у Игоря, тем большую неудовлетворенность испытывал. Лишь сейчас смутное и растущее со дня на день беспокойство прояснилось стало мыслью. Что берет на прицел? Лишь самое поверхностное
“Сам хотел наверху оказаться..”
В бригаде хозяина нет. Отцепит кто-либо груз - и уйдет. Крючки лежат на полу, никому нет дела до того, что кран простаивает.”
Может быть, больше всего растревожил Игоря разговор с Александром Староверовым. Как-то они курили во время обеденного перерыва. Александр спросил вполголоса:
– На стройку… из учителей? Игорь оторопел: -: Почему так думаешь?
– Говоришь книжно: “Вы полагаете…”, “Очевидно, вам следует…”
Игорь усмехнулся: - Из учителей.
Александр пыхнул папиросой.
– Выгнали или сам ушел? Игорь замешкался.
– За язык выгнали, а?
– Александр понизил голос.
Игорь решил повременить с объяснениями. Пусть парень выскажется.
– Да-а, - задумчиво протянул Александр.
– Учителю туго… Читаю “Литературку”. Процентомания. Показуха. О новых книжках судить вообще, что на пятитонном трос заводить. На дальнее колесико. У кого нервы слабые… - Александр бросил папиросу, примял ее ботинком.
– И отсюда сбежишь!