Ленинский тупик
Шрифт:
Нюра с удивлением оглянулась на машину;
– Это вы мне?
– И пояснила со спокойным достоинством: - Я не “эй, красавица”, а Нюра.
Из машины не вышел, а скорее вывалился грузный мужичина в дорогом и широченном пиджаке; с силой хлопнув дверцей, пробурчал: - Буду я каждую бабенку по имени-отчеству называть! Из какой бригады?
Узнав у Нюры, где бригадир, он снова направился к машине. Нюра положила на бумажку хлеб, бросилась следом за незнакомым мужчиной.
– Товарищ начальник!-Она схватилась за приоткрытое стекло кабины,
– Сколько ты на стройке?
– Стекло опустилось. Из окна высунулась большая, подстриженная под бокс голова на темной не то от пыли, не то от загара могучей шее борца-тяжеловеса.
– Только-то….. Ты знаешь хоть, какой стороной гвоздь в стену вбивают?
– Знаю! Шляпкой!
– Э, да у тебя, вижу, дело пойдет!
– Дверца кабины приоткрылась.
– Вот что, Нюра. Негоже подруг обходить. С годик проработаешь - тогда уж…
– Мне нельзя ждать. Меня дите сосет.
Машина накренилась, мужчина вылез из нее и стал спрашивать посерьезневшим голосом, быстро:
– Мать-одиночка? Только что выдумала?.. Родители твои где? .. Погибли? Ребенок у кого? .. Как выглядит заведующий яслями?.. Ну, лысый? С косами?.. Так, верно… Сколько платишь за ясли?.. Так, верно.- Он достал из кармана блокнот, похожий на портсигар в никелированной обложке, что-то написал на листочке, вырвал его, отдал Нюре.
С этим листочком Нюра явилась в стройконтору, оттуда ее направили к прорабу, и в конце, концов она предстала перед своим бригадиром.
Силантий взглянул на листочек, испещренный по всем четырем углам визами, и ахнул:
– Отец Серафим, мать богородица! К Ермакову подобралась! Какие нынче девки пошли!
– Он сдвинул добела выгоревший картуз на лоб, поскреб затылок.
“Куда ее ставить, чертовку?”
Не по душе была Силантию эта девчонка, из-за которой у Шурки Староверова, он видел, выпадали из рук кирпичи. Но более всего он злился на нее за другое. За “угол”.
Это произошло совсем недавно. Приступили к кладке двухэтажного дома, под детский сад. Перед тем как положить первый кирпич, Силантий и другие каменщики, по давней традиции, кинули на фундамент, под будущий угол дома, чтоб стоял незыблемо, серебряные монетки.
У Нюры, как на грех, оказалось в кошельке лишь тридцать пять копеек. А на трамвай? Она бросила пятачок.
Что тут началось! Силантий матерился, раскричался на нее так, как не кричал даже на портачей и лодырей. Как нарочно, пятачок закатился за железобетонную плиту. Силантий потребовал подвести кран, подцепить плиту и во что бы то ни стало “выбросить медяшку”.
Этого Силантий забыть не мог. И Шурка еще защищал ее!
– Он долго скреб и скреб ногтями затылок.
И вдруг осенило:
– Лады! Встанешь подсобницей. К однофамильцу свому… к Лександру.
– К кому?!
Силантий.словно бы не расслышал ее возгласа, пошел от нее, показывая что-то новому крановщику, который высунулся
Кровь прилила к лицу Нюры. Она бросилась догонять Силантия, остановилась на полпути, снова побежала за ним.
– К Староверову не пойду! Хоть увольняйте!
Силантий ответил через плечо успокоенно:.
– Тут тебе не игрушки. Стройка! Капризуй дома. Возьми свою записочку и топай, куда хочешь.
– У меня нет другого места…
– Надумаешь - скажешь!
Почти все лето проходила Нюра с носилками. Как-то на седьмом этаже - Нюра подавала железную ограду для балкона - у нее закружилась голова. Она отпрянула от края , медленно, держась за перила, сошла вниз, отыскала Силантия.
– Некуда деваться. Согласна к Староверову.
Стояли первые дни осени. На стройке работали без рубах - последнее тепло, - думали о дождях, о редких письмах из дому, где еще не управились с урожаем, об осенних свадьбах.
В думах и разговорах этого раннего, не по-осеннему душного утра не было и намека на события, которые надвигались на Заречье.
Александр Староверов являлся на стройку, по обыкновению, за полчаса до начала смены. Трамваи в это время были переполнены. Всю дорогу приходилось стоять. Перед работой Александр любил, взобравшись наверх, “поближе к богу, подальше от начальства”, отдохнуть: позагорать, почитать книжку, растянувшись на дощатом настиле.
Волновали книги о войне, которая только кончилась. И десяти лет не прошло. О сталинградской битве. Если чувствовал, без вранья, перечитывал. Виктора Некрасова, Василия Гроссмана.
В этом году на книги был особенно большой спрос. Заголовки некоторых намекали, а то и прямо указывали на переменчивость природы, погоды, на оттепель. Газеты писали об этих книгах больше с ожесточением.
“Не нравится, значит, кто власть против шерсти…”
Афиши, расклеенные по всему городу, звали на сатирические пьесы, которые никогда не видал. Названия задиристые “Голый король.”,”Опаснее врага”. На что намекают?
Многое оставалось неясным. В газетах и журналах говорили о сталинском времени, будто шли по свежей кирпичной кладке. Шаг ступят - остановятся: не загреметь бы с высоты…
Не схватило, значит, еще кладку. В конце -концов Александр вернулся к книге нерушимой, как храм , сложенный древними мастерами: “Борис Годунов”
Ныне взял с собой на подмости неведомое ему “Дело Артамоновых” - библиотекарша рекомендовала. Лежа на спине и беззвучно шевеля губами, читал о подгулявшем на Нижегородской ярмарке купце, который рвался на волю, крича: “В Магометы хочу!..”
– Ох, непонятно… От больших денег…рехнулся, что ли?…
Часы показывали семь утра, а кирпичи уже нагрелись. Видно, они и не остывали. В ящик с раствором словно горячей воды плеснули. Александр сгреб рукой немножко раствора, растер его между пальцев. Мягок. “He раствор - целебные грязи”, - удовлетворенно подумал он.