Ленька-гимназист
Шрифт:
Свиридов сел за аппарат, откашлялся, покрутил ручку индуктора и взял трубку. На том конце провода приняли сигнал
— Алло! Штаб? — рявкнул он в трубку властным, не терпящим возражений голосом. — Говорит полковник Коновалов, начальник штаба командующего оборонительным районом Екатеринослава! Срочно к аппарату дежурного офицера! Да поживее, у меня нет времени!
На том конце провода, видимо, засуетились. Через минуту Свиридов уже разговаривал с каким-то заспанным поручиком.
— Поручик, благоволите записать распоряжение начальника оборонительного района! — отчеканил
Поручик на том конце провода, судя по всему, был ошарашен таким напором и категоричностью. Он что-то лепетал, пытался задавать вопросы, но Свиридов пресекал все его попытки.
— Никаких вопросов, поручик! Выполнять! И доложить мне по прибытии! Конец связи!
И Свиридов с силой бросил трубку на рычаг. Лицо его, красное как после бани, покрылось испариной.
— Ну, кажись, клюнули, — произнёс он, вытирая пот со лба. — Голос у меня, конечно, не полковника Коновалова, но в такой суматохе, да еще и ночью, они разбираться не будут. Испугаются и выполнят! А теперь — главное, чтобы они не успели перезвонить в Екатеринослав для подтверждения приказа. А они могут. У них есть прямая линия.
— И что делать? — спросил я.
— Прервать связь, конечно! Николай, как это сделать?
— Так вот же, — Николай Валерианович, взяв со стола большие монтерские кусачки, подошел к распределительному щиту. — Вот этот провод, — он показал на толстый кабель в свинцовой оплетке, — это и есть их прямая линия на Екатеринослав. Если его… того — то никакой связи у них не будет. По крайней мере, несколько часов, пока не починят. А нам этого времени хватит.
Он посмотрел на Свиридова, потом на меня. В глазах его была решимость.
— Резать? — спросил он коротко.
— Режь ко всем чертям! — откликнулся Свиридов
Николай Валерианович примерился и одним движением перекусил толстый кабель. Раздался легкий щелчок, и несколько лампочек на коммутаторе погасли.
— Все, — сказал он с каким-то мрачным удовлетворением. — Теперь они отрезаны. По крайней мере, на время. Если пожелаете снять провода со столба — то нужный провод третий слева от столба, висит на втором от земли ряду!
Мы быстро покинули телефонную станцию тем же путем, каким и пришли — через задний двор. Николай Валерианович запер за собой все двери, чтобы не вызывать подозрений.
Теперь все зависело от нас. Мы втроем — я, Свиридов и Остапенко — под покровом ночи снова отправились к той самой насыпи, где лежал наш замаскированный снегом заряд. Снег за эти дни почти растаял, обнажив черный провод, но мы быстро присыпали его землей и сухой травой. Наша «адская машинка» — телефонный аппарат и лейденская банка — была наготове. Для надежного прерывания связи мы попросту завалили один из телеграфных столбов. Теперь, даже
Ожидание было мучительным. Мы сидели в нашем укрытии в леске, не разводя огня, всматриваясь в подступавшую темноту и прислушиваясь к каждому шороху. Ночь тянулась бесконечно. Холод пробирал до костей. Нервы были натянуты до предела. Я то и дело проверял провода, контакты. Руки дрожали. А что, если не сработает? Если искра будет слабой? Если поезд пройдет мимо?
Наконец, далеко на востоке, со стороны станции, послышался знакомый гудок, а потом — тяжелый, мерный стук колес, приближающийся, нарастающий. Он! Идет!
Сердце заколотилось так, что готово было выскочить из груди. Остапенко схватил ручку телефонного аппарата, пальцы свело от напряжения. Свиридов замер рядом, его лицо в вечернем полумраке казались высеченными из камня.
Вот он показался из-за поворота — темный, массивный силуэт бронепоезда, тяжело ползущий по рельсам, из трубы паровоза вырывались клубы дыма и искр. Он приближался к заминированному участку. Сейчас… сейчас…
— Давай! — хрипло крикнул Свиридов.
Пётр изо всех сил крутанул ручку индуктора. Раз, другой, третий!
И в этот момент земля содрогнулась от страшного, оглушительного взрыва! Яркая, ослепительная вспышка озарила ночное небо, вырвав из темноты летящие в воздух комья земли, искореженные рельсы, куски шпал. Грохот был такой, что заложило уши. А потом — скрежет рвущегося металла, пронзительный визг тормозов, леденящие душу крики…
Бронепоезд, его передняя часть — паровоз и первая бронеплатформа — на полном ходу сошли с рельс. Паровоз, подброшенный взрывом, завалился набок и с грохотом покатился вниз по высокой насыпи, увлекая за собой искореженную платформу. Оставшиеся вагоны, сорванные с креплений, нагромоздились друг на друга, превратившись в груду железа. Из разбитого котла паровоза с ревом вырывался пар, смешиваясь с черным дымом и языками пламени, охватившего обломки.
Мы смотрели на это огненное, дымящееся чудовище, не в силах вымолвить ни слова. Получилось! Мы это сделали! Бронепоезд «Дроздовец» был уничтожен!
Картина была страшной и одновременно — завораживающе-красивой! Огонь плясал на обломках, освещая окрестности тревожным, багровым светом. До нас доносились крики раненых и редкие выстрелы — видимо, кто-то из уцелевших, не разобравшись, палил куда глаза глядят.
— Уходим! Быстро! — вывел нас из оцепенения голос Свиридова. — Сейчас сюда вся ихняя рать сбежится!
Мы бросились бежать прочь от этого места, прочь от огня и криков, углубляясь в спасительную темноту ночного леса. Я бежал, не чуя под собой ног, а в ушах все еще стоял грохот взрыва и перед глазами — картина летящего под откос бронепоезда.
На следующий день Каменское взяли большевики, на много десятилетий вперед установив здесь свою власть. Война для нашего города, когда он переходил из рук в руки, закончилась. Но для меня путь к вершине только начинался. Ведь мое деятельное участие в жизни подполья не осталось незамеченным…