Лёнька. Украденное детство
Шрифт:
Внезапно долговязый Отто бросил взгляд на торчащую из-под печной занавески вихрастую голову мальчишки. Офицер тут же вскочил словно ошпаренный из-за стола и заорал:
– Halt! Halt! Das ist eine Rache! Das ist ein Engel des Todes! [35]
– Стреляйте! Убейте его! – запоздалым дуэтом отозвался обершарфюрер и выхватил свой массивный и мощный семизарядный Kongsberg [36] . Все семь зарядов влепились в кирпич, разметав по всей кухне красные глиняные осколки. В диком хаосе стрельбы, воплей, криков и поднявшейся кирпично-штукатурной пыли раздался повелительный окрик доктора Германа фон Денгофа:
35
Стой!
36
Марка тяжелого крупнокалиберного (11,25 мм) пистолета, бывшего на вооружении вермахта. Использовался как личное оружие офицерского состава.
– Стоп! Прекратить стрельбу! Стоп! Отставить!
Вбежавшие на шум и выстрелы охранники пожирали глазами просторную горницу в поисках врага, готовые расстрелять любого, кто проявит неповиновение. В это время врач уже выволок из-за занавески перепуганного и слегка контуженного разорвавшимися возле его головы одиннадцатимиллиметровыми пулями Лёньку. Мальчишка ошалело взвыл и, вырвавшись от растерявшегося немца, нырнул под стол в дальний угол горницы.
– Это всего лишь мальчишка! Отто! Герман! Прекратите стрельбу! Что случилось? В чем дело? Посмотрите на меня! – Врач пытался докричаться до эсэсовца, пребывавшего в странном состоянии.
Тот как будто находился в сильнейшей стадии опьянения или наркотического дурмана. Расширенные до предела зрачки не реагировали на манипуляции врача, который уже бросил мальчика, понимая, что тот не опасен для шестерых вооруженных мужчин, и пытался привести в чувство впавшего в ступор здоровяка Отто. Он усадил его на лавку, предварительно отобрав пистолет у Германа, который выглядел ничуть не лучше. Но по причине не столь могучего телосложения и роста тот просто рухнул на пол и бился в конвульсиях. Доктор оставил Отто и разжимал стиснутые зубы шарфюрера.
– Что смотрите, болваны?! – заорал он на опешивших часовых, замерших на пороге и не понимавших, кого хватать и убивать. – Воды! Дайте воды.
Охранники наперегонки подхватили ведро, стоявшее в сенях, и подтащили к врачу. Он стал поливать лицо шарфюрера, черпая пригоршней холодную прозрачную колодезную жидкость.
В этот же момент остальные гости, включая прекратившего музицировать ефрейтора Генриха, повалились кто под стол, кто на стол, а сам музыкант осел, как сбитый острой косой стебелек василька, на пол подле печи. Полковой лекарь метался от одного к другому внезапно отключившемуся гостю, резко и кратко отдавая указания растерянным часовым. Наконец удалось уложить всех пятерых в ряд и убедиться, что языки не завалились, дыхание восстановилось и жизни на первый взгляд ничто не угрожает. Доктор оттер пот со лба, крупными каплями стекавшего по его напряженному лицу, и уже спокойно, но также жестко скомандовал:
– Часовой! Обыскать дом и всех арестовать.
– Прошу прощения, герр майор, всех? И господ офицеров тоже?
– Du bist ein Idiot! [37] – устало выдохнул врач. – Всех, кого обнаружите в доме посторонних. Наших не трогать! Теперь ясно?
– Jawohl! [38] – вытянулись солдаты и через минуту волокли сидевшую до этого на печке Акулину. Лёнька так и продолжал прятаться под столом.
– Aufstehen! Schmutziges russisches Schwein! [39] – скомандовал врач и железной хваткой вцепился в горло женщины: – Was hast du meinen Freunden gegeben? Sprich sofort! [40]
37
Ты
38
Так точно! (нем.)
39
Встать! Грязная русская свинья! (нем.)
40
Что ты дала моим друзьям? Говори немедленно! (нем.)
Акулина не понимала по-немецки и вообще слабо соображала, что же произошло сейчас на их с Лёнькой глазах. Она была напугана, контужена и дезориентирована.
На шум, стрельбу и крики уже собирались со всех сторон немцы. Первыми по тревоге примчались каратели комендантского взвода. С ними вместе пришел взъерошенный Георг Берг. Его привел адъютант шарфюрера, днем распоряжавшийся по поводу приготовления стола для господ офицеров и фактически, не желая того, спасший Акулину и Лёньку от расправы наглых мадьяр. Он тут же принял на себя функцию переводчика. Староста Яков Бубнов с вечера уехал в свое село, а кроме него больше никто и не мог объясниться с немцами и помочь с переводом.
– Что здесь произошло? – обратился Берг к Акулине.
Та лишь растерянно пожимала плечами и мотала головой. В ушах не проходил звон, а объяснить, что же случилось, она не могла, так как и не видела толком, почему эти германцы попадали как подкошенные. Ее саму трясло от всего, что произошло, и еще больше от того, что она боялась представить себе последствия такого чрезвычайного происшествия.
– Вы ей переведите, что она должна ответить за то, что отравила наших офицеров. За такие недружественные действия ей грозит полевой суд и расстрел. Завтра же ее дело рассмотрит господин комендант и она будет казнена. Прилюдно. Показательно.
Георгий Берг все обстоятельно перевел. Акулина закрыла лицо руками и молчала. У нее не было ответов на эти страшные и непонятные вопросы.
И тут из-под стола вынырнул Лёнька:
– Дяденька! Дяденька, скажите, что мамка не виновата! Это не она, не она…
– Не она? – эхом вопросил Берг и перевел речь мальчишки.
– Не она? – также повторил доктор фон Денгоф. – А кто же? Кто?!! Я тебя спрашиваю, русская скотина! – вдруг заорал спокойный до этого врач. Видимо, накопившаяся злость вырвалась наружу.
Лёнька задрожал, и по его щекам предательски потекли слезы. Он собрал все свои силы и выдавил:
– Вон того в очках круглых спросите. – Мальчик кивнул на адъютанта и закричал сквозь всхлип: – Он днем приходил и видел тех, которые в суп что-то подмешали. Спросите его, спросите!
Врач внимательно выслушал перевод и задумчиво ткнул длинным холеным пальцем в адъютанта:
– Ты! Рассказывай, что тут было днем?
Растерянный адъютант пересказал как мог и насколько помнил все, что происходило во время готовки супа из петуха, опустив на всякий случай инцидент с попыткой насилия над хозяйкой. Он подтвердил несколько раз в ответ на заданный неоднократно вопрос, что лично видел, как мадьярский капрал что-то всыпал в котел (он не знал, как правильно называется чугунок) с варевом и вроде бы потом высказывал свое явное недовольство от того, что им не дают забрать этот суп.
Доктор подошел к столу и внимательно исследовал содержимое мисок, оставшееся несъеденным. Выловил кусочек куриного мяса и, взяв двумя пальцами, принюхался. Затем поморщился и бросил кусок обратно, обдав брызгами стол.
Он почесывал переносицу и напряженно раздумывал, размышляя вслух:
– Отравились все, кто ел этот суп. Значит, именно в нем дело. Этот не шнапс, не коньяк. Я не ел суп, но пил и не почувствовал никакого недомогания. А мои друзья чуть не погибли. Вопрос: кто и что сюда подмешал?