Ленон и Гаузен: Два клевых чужака
Шрифт:
— Верно мыслите, батенька! Я с этим вопросом обратился в НИИ имени Савушкина, и мне там предоставили исследование, в котором доказывается, что никаких чертей в природе не существует. Слышите? Никакого черта! Был рад вас просветить! — тут папаша Тираж с быстротой ускорителя частиц снова повесил трубку, так и не дав Гаузену объясниться.
— Ленон, набирай еще — опять сорвалось, — скомандовал Гаузен. Самому ему не хотелось — от крупных чисел у него болела голова.
— Валентин Петрович, — укоризненно произнес Гаузен, снова дозвонившись в редакцию. —
— А что, очень просят? — с надеждой донеслось с противоположного конца линии. Похоже, что главный редактор подумал, что наконец-то мир узнал о его невероятных достоинствах, и теперь всем захотелось новых подробностей. — Хорошо, я отвечу на ваши вопросы. Только уговор — ни слова про Кокосовые прерии.
— Кокосовые прерии? — не понял Гаузен. — При чем тут это?
— Ну я же вас попросил! — пожаловался Валентин Петрович и опять повесил трубку.
— Ленон, твой начальник невозможен! — раздраженно сообщил Гаузен. — Не понимаю, как ты с ним работал? Он даже хуже моего дяди!
— Мне кажется, ты не знаешь специфики профессии, — решил вмешаться Ленон, которому было неловко смотреть на то, как Гаузен раз за разом терпит неудачу. И Ленон начал объяснять ему, что чтобы установить с главным редактором контакт, нужно не спрашивать, а, наоборот, давать неизвестную ему ранее информацию. Гаузен слушал все это, на каждом шагу путаясь в терминах, но кое-что все-таки понял и со следующим звонком сменил тактику.
— Я звоню вам по вполне конфиденциальному поводу, — отдаленно начал юноша. — Вы меня, конечно, не знаете…
— Если бы я знал каждого по имени, то редактировал бы не газету, а телефонный справочник, — раздраженно перебил Валентин Петрович.
— Скажите, я могу вам доверять? — напрямую задал вопрос Гаузен.
— В этом мире нельзя доверять никому! — бескомпромиссно заявил папаша Тираж.
— Я ждал именно этого ответа! — согласился Гаузен, и, помолчав, добавил:
— Единственно верного из всех возможных. Дело в том, что я сотрудник НИИ имени Савушкина, — заговорщеским тоном произнес Гаузен, уже начавший привыкать к тому, что Валентин Петрович постоянно перебивает его, — Разумеется, я не могу сказать вам своего имени. В нашем НИИ творятся абсолютно невероятные вещи…
— Да-да, — ворчливо прервал Валентин Петрович. — Мы это уже слышали. Кого не спросишь — все только хнычут, плачут, да жалуются, что невероятно, как они еще живут на свою мизерную зарплату. Как говорится, едим одни консервы и голые, как черви! Был у меня тут один — у него вычитали, а он на остатки как-то жил. И ничего, не жаловался. Что поделаешь, голубчик, крутиться надо.
— Хорошо, вы зовите меня «голубчиком», а я вас — «чебуречиком». Нет, лучше «пельмешком». В целях соблюдения конспирации! — предложил юноша, обрадовавшись тому, что разговор начинает обретать определенную форму доверительности.
— К чему такая фамильярность, молодой человек?! — вновь возмутился Валентин Петрович. — Кто вы такой, чтобы говорить, что мне делать? Если вам так хочется, зайдите в столовую,
— Но так же не бывает! — неуверенно возразил юноша, который, честно говоря, после всех приключений ожидал чего угодно.
— Еще как бывает! — стоял на своем Валентин Петрович. Классиков надо знать! Как там было у Пушкина? Все было хорошо, пока не захотелось старухе рыбного пирога. На том и сказке конец. А вообще, за всю свою длинную жизнь я убедился в том, что не бывает только толстых балерин и худых оперных певиц, молодой человек, — поделился своим обширным опытом папаша Тираж.
— С чего вы взяли, что я молодой? Может я старый, только притворяюсь, — не согласился Гаузен. — Вы просто не знаете, с кем говорите!
— Если бы я знал кто и где, я бы уже послал по соответствующему адресу определенных людей! — пригрозил папаша Тираж.
— Потому я и звоню вам! Вы — серьезный человек, — не сдавался Гаузен, изо всех сил пытаясь перейти к основной теме разговора, но комплимент в адрес главного редактора не подействовал:
— То, что вы притворяетесь, я понял на пятой секунде нашего разговора. Так что хватит капать мне на мозги — я зонтик не захватил… — и папаша Тираж, похоже, снова засобирался с шумом повесить трубку.
— Постойте! — закричал Гаузен, которому тоже весьма поднадоел этот разговор, но иного способа попасть в НИИ ему не приходило в голову.
— И не подумаю! Чего мне стоять — у меня очень подходящее кресло! Я в нем сижу, как лежу, — парировал Валентин Петрович, вновь не давая Гаузену возможности высказаться. — И вам всего удобного, — пожелал напоследок папаша Тираж.
— О каком удобстве вы говорите, когда синдром Протея угрожает человечеству! — в бешенстве закричал Гаузен, вспомнив, что так назвала болезнь Салочки Лин перед их расставанием.
— Что-что? — переспросил Валентин Петрович, и на том конце провода повисла тишина. Похоже, что он что-то слышал об этом заболевании и о его связи с НИИ имени Савушкина, но не спешил делиться этими знаниями, так как они могли прийти из источников, которые не допускают широкого разглашения. А сам Валентин Петрович умел держать язык за зубами, когда ему это было выгодно.
— Говорите, говорите, у меня голова вместительная, — взволнованно попросил он.
— В нашем НИИ ведутся разработки лекарства от синдрома Протея. С нарушением санитарных норм! — добавил Гаузен. — Несколько человек уже заболело! И это еще не все, что я могу вам рассказать.
— Вы хотите где-то встретиться? — осторожно предложил Валентин Петрович.
— Самое главное не где, а с кем, — уточнил Гаузен. — Есть у вас тут один журналист… Ленон. Мне очень нравится все то, что он пишет, — при этих словах Ленон довольно расплылся в улыбке, на секунду позабыв, что все это лишь часть игры.
— Но он у нас… — хотел было возразить папаша Тираж.
— Больше я ни с кем разговаривать не буду! — перебил Гаузен.
— Хорошо, думаю я смогу отправить его к вам.