Лепестки камелии
Шрифт:
Я забыла про императора, посла и их беседу, я забыла, где я, в чьём теле. Забыла, что в комнате не одна. Я смотрела — не могла не смотреть.
Это было ошибкой. Потому что вокруг меня были люди, они всё видели и хотели мне зла, а я раскрылась. Я должна была… Должна быть осторожнее.
Император заметил мой взгляд. Когда они уходили — посол и его свита — я смотрела им вслед и не сразу заметила, что «папа» зовёт меня.
— Он понравился тебе, Ичи? — с улыбкой поинтересовался он, подливая мне чай.
Мне хватило ума
— Кто?
Император усмехнулся, потрепал меня по волосам и больше ничего не сказал.
Следующий раз я увидела Ли через два дня, когда вечером прогуливалась по саду. Ждала новую стрелу, да… Зато здесь евнухи и служанки оставляли меня в покое, и я могла бродить по узким дорожкам и горбатым мостикам сколько угодно, не натыкаясь взглядом на чужие затылки. И не боясь выглядеть глупо, если запутаюсь в десятке своих одежд.
Жаль только, что захоти я сбежать, телохранители остановили бы меня первыми. Уж на это они были способны.
Как сейчас помню, я стояла на широком балконе — сад разбит на террасе, и отсюда открывается потрясающий вид на дворцовый комплекс, аж дух захватывает. Садилось солнце, внизу загорались фонари, небо казалось мягко-фиолетовым, как мой новый наряд, и звёзды на нём блестели алмазами…
— Ичи, — позвал император.
Я слышала, как он шёл по дорожке — песок под сапогами хрустел. Поняла, что он не один, но смотреть, кого «папа» с собой привёл, не хотела совершенно. Какая разница? Очередной враг.
Император улыбался. Я удивилась: почему о его приходе не объявили евнухи, как всегда делали. Они за километр имели привычку противно выть: «Император приближается!»
— У меня для тебя подарок, Ичи, — сказал «папа». Я вежливо улыбнулась, по-прежнему глядя лишь на него, и собралась уже сказать привычную формулу благодарности. Но император меня опередил. Он кивнул вниз, и я впервые обратила внимание на лежащего ниц, лицом в песок дорожки человека. — Это Ли. Твой новый телохранитель.
Я оперлась спиной о золотые перила балкона. Мне вдруг захотелось взлететь над этой роскошной золотой клеткой. И неважно, куда.
Даже так, имея возможность рассмотреть только спину и затылок, я его узнала.
Мне ясно вспомнились слова о контроле. Я посмотрела на императора — он довольно улыбался. Всё это время он выжидал — и наконец, нашёл. Я представила, что Ли повесят на ту крестовину, как пленника, а меня заставят смотреть. Уже тогда я не могла этого допустить.
Поэтому я улыбнулась как можно безмятежнее и легкомысленно спросила:
— Зачем мне ещё один телохранитель? У меня уже есть с десяток.
Император кивнул, будто признал этот жалкий аргумент. Потом улыбнулся шире, а у меня снова кольнуло сердце — как всегда в последние дни.
— Допустим. Но этот будет с тобой и днём, и ночью. Везде. Я волнуюсь за тебя, Ичи. Твоей драгоценной жизни слишком часто угрожает опасность. Прошу, позволь тебя защитить.
Это было так
Как я хотела домой тогда — в настоящий дом, в настоящее тело. Как я вообще здесь оказалась, это же огромная ошибка!
— От императорских подарков не отказываются, — напомнил «папа». — Ты забыл, Ичи?
Я закрыла глаза и тихо сказала:
— Благодарю, государь, ваша милость безгранична.
Стандартная формула благородности.
Император в ответ благосклонно кивнул, потом взглянул на Ли. Холодно приказал:
— Ты. Повинуйся моему сыну.
— Повинуюсь, государь, — отозвался Ли, не поднимаясь. Его голос заставил меня вздрогнуть.
Император хмыкнул, перевёл взгляд на меня.
— Ичи, он твой.
Я поклонилась. А когда выпрямилась, «папа» уже ушёл. Спектакль закончился.
Но шоу продолжалось.
Мой новый телохранитель по-прежнему лежал лицом в песок, и с ним нужно было что-то делать. У меня болела голова и шалило сердце. Я снова стиснула золотые перила, чуть не вывернув запястья.
Сладко пел соловей. Внезапный порыв ветра вскружил слои шёлка на мне, дёрнул чёрную повязку в волосах Ли, спутал пряди.
Я должна была приказать ему подняться. Так отстранённо, как можно. Сдать его на руки евнухам, пусть делают, что нужно — оформляют в дворцовой канцелярии, переодевают, кормят… Я принц, мне не нужно задумываться о таких вещах.
Я должна не замечать его, забыть — чтобы император решил: я передумала. Извращённая блажь принца прошла. Так было бы правильно.
Но я погибала от одиночества. Мне до крика хотелось, чтобы рядом был кто-то если не верный и родной, то хотя бы не противный. Кто-то, кто разговаривал бы со мной. Кто-то, кто не склонял передо мной головы.
Глупо было ждать это от человека, сейчас лежащего передо мной ниц. Но моё сердце уже тогда неровно билось из-за него (впрочем, у принца оно неровно бьётся всегда, чёртов задохлик).
Короче, я сделала ещё одну глупость — не отпустила его. И ничуть с тех пор не раскаиваюсь.
Я встала рядом с ним на колени, наклонилась и попросила:
— Посмотри на меня.
Медленно — он поднял голову. Глаза его расширились: наследный принц стоял перед ним на коленях.
А я радовалась, что спрятала руки за спиной — они дрожали. Потому что Ли был красив — не слащавой, девичей красотой принца и не высокомерной, экстравагантной — императора, рокового мужчины (наложницы, наверное, повизгивая, в постель к нему прыгают). Красота Ли была мужественной, правильной — с такого, как он, обязательно вырезали бы статую. Например, Давида (будь Давид азиатом). Но статуи здесь не вырезали — по крайней мере я ни одной ещё не видела. И взгляд Ли из удивлённого превратился в изумлённый, а потом остекленел — как у всех слуг, с которыми я ненароком встречалась глазами.