Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка…
Шрифт:
— Рад знакомству, сударыня.
— Я тоже рада.
— Говорят, нам с вами играть в спектакле мужа и жену?
— Это было бы занятно, — она улыбнулась.
— Не в спектакле, а в спектаклях, — уточнила Карамзина. — Мы решили ставить два водевиля.
— А не слишком ли много?
— Да они короткие.
— А какой второй?
— Скриба и Мазера «Карантин». Вам, Мишель, отведена роль негоцианта Джонато. Читали?
— По-французски — да.
— Мы и собираемся играть по-французски.
Подошел слуга с бокалами шампанского на подносе.
— Давайте выпьем за успех нашего предприятия. Это будет нечто
Лермонтов поморщился.
— Ох, не знаю, не знаю, господа. С детства не играл в домашних спектаклях.
— Ничего, в паре с дорогой Милли быстро войдете во вкус.
Чокнулись, пригубили.
— Расскажите Мишелю о кораблекрушении, которое случилось с вами по дороге в Германию. Это любопытно. Я пока пойду распорядиться насчет стола. — И мадемуазель Карамзина упорхнула.
Михаил удивился.
— Кораблекрушение? В самом деле?
Мусина-Пушкина застенчиво улыбнулась.
— Громко сказано. Но по сути верно… Я с детьми и младшей сестрой ехала в Германию к старшей сестре Авроре Демидовой. Мы отплыли на пароходе «Николай» и несмотря на май попали во льды. Так страшно было смотреть, как льдины бьются о борт корабля! Мало того: перед самым заходом в Травемюнден в трюме вспыхнул пожар.
— Господи Иисусе!
— Женщин и детей начали грузить в шлюпки. Несколько человек утонули на наших глазах. Царствие им небесное! Наконец добрались до берега: он был такой скалистый, необитаемый. Мы полураздетые: так как было раннее утро, нас из-за пожара подняли прямо с постели. Бедная моя сестрица Алина вся дрожала от холода, и один кавалер отдал ей мундир, чтобы она согрелась. Очень галантный мужчина! Это был сеньор Корреа — посланник Испании в Швеции.
— Испанец? У меня испанские корни, между прочим.
— Я слышала, будто шотландские?
Лермонтов потупился.
— Версии разнятся… Ну и как же вы спаслись на пустынном берегу?
— Наши доблестные мужчины отправились на разведку и нашли неподалеку деревню. Там мы обогрелись, выпили чаю и взяли лошадей, чтобы добраться до Травемюндена.
— Настоящее приключение!
— Да, теперь смешно, а тогда было не до смеха.
Софья Николаевна пригласила гостей к столу. Михаил предложил Эмилии руку, и она молча согласилась, сделавшись тем самым его дамой на этот вечер. Графиня нравилась Лермонтову все больше и больше: простотой, не манерностью, искренними суждениями, ясной белозубой улыбкой, звонким смехом, тонкими изящными пальчиками с ухоженными ногтями. Было в ней что-то непосредственно-детское и, вместе с тем, взрослое, женственное, вызывающее страсть.
После нескольких перемен принесли десерт — мороженое с персиками. Но не успел Лермонтов съесть и двух ложек, как раздался командный глас Софьи Николаевны:
— Господа, корнет Лермонтов милостиво согласился прочитать для нас свою новую поэму о Демоне. Просим!
Общество поддержало:
— Просим, просим!
Он поднялся и достал сложенные листки. Затем внимательно посмотрел на зрителей.
— Я хочу предупредить, что работа над поэмой еще ведется. Некоторые места мне пока не нравятся. И я учту ваше мнение, коли выскажете его…
Михаил откашлялся и негромко начал:
Печальный Демон, дух изгнанья, Летел над грешною землей, И лучшихГости слушали внимательно, ловя каждое слово. Описание Грузии вызвало возгласы восхищения, а убийство жениха Тамары — неподдельное волнение. Наконец наступила главная сцена — приход Демона в монастырь к его избраннице.
Я тот, чей взор надежду губит, Едва надежда расцветет, Я тот, кого никто не любит И все живущее клянет; Ничто пространство мне и годы, Я бич рабов моих земных, Я враг небес, я зло природы, И, видишь, я у ног твоих.Лермонтов читал вдохновенно, глаза его горели неземным светом, словно сам Демон говорил устами поэта. Слушатели внимали с суеверным ужасом, глядя, как мятые листки мелко вздрагивают в руках гусарского офицера.
И только за скалой соседней Утих моленья звук последний, Последний шум людских шагов, Сквозь дымку серых облаков Спустился ангел легкокрылый И над покинутой могилой Приник с усердною мольбой За душу грешницы младой…После финальных строк наступила гробовая тишина. Все сидели потрясенные.
Михаил достал носовой платок, вытер выступившие на висках и на лбу капли пота. Он сразу как-то сгорбился, превратившись из Демона в обычного литератора. С неуверенностью в голосе спросил:
— Не понравилось?
Все задвигались, дамы начали обмахиваться веерами. Первой нарушила молчание мать семейства — Екатерина Андреевна.
— Михаил Юрьевич, это превосходно. Так хорошо написано, словно само Провидение водило вашей рукою. Но зачем вы избрали такую тему?!
Лермонтов не понял.
— Отчего же нет? Что вас смущает?
— Все смущает, все! Ибо вы коснулись того, что таит в себе очень опасные вещи. Вы коснулись не просто потустороннего мира, но такой его сферы, где душа человека сразу гибнет. Демон! Проклятый Создателем! Нет ничего ужаснее! — И она суеверно перекрестилась.
— Дорогая Додо, неужели и вы так думаете?
Евдокия Ростопчина откликнулась.
— Право, я и не знаю, что думать. Ваша поэма совершенна, она словно мастерски ограненный алмаз. Но нельзя не разделить мнения Екатерины Андреевны. Вы играете с такими материями или не материями, ибо это область духа, что становится страшно. За последствия.
В разговор вступил младший Карамзин — Владимир Николаевич.
— Ты усугубляешь, Додо. Да и вы, мама, слишком впечатлительны. Нет здесь никакой мистики. Я, вы знаете, человек нерелигиозный. Не атеист, боже упаси, а, скорее, экуменист и даже пантеист. Библия, Коран для меня — больше литературные памятники, нежели священные книги. В свете этого, конфликт Господа и Демона — для меня лишь метафора, часть глобального мифотворчества. Господин Лермонтов вправе брать подобную тему без фатальных последствий для себя.