Лермонтов и его женщины: украинка, черкешенка, шведка…
Шрифт:
Лермонтов задумался.
— Непорядок во внешнем виде? Михаил Павлович придирается к любой мелочи. В этом он пошел в своего отца — императора Павла Петровича, тот за кривую пуговицу мог в Сибирь сослать.
— Может быть, подстричь эполеты?
— Фи-и, нехорошо, и заметят сразу, не допустят к смотру. Надо что-то такое, чтобы не успели предупредить.
— Заменить саблю?
— Это как?
— Перед самым объездом великим князем строя войск перевесить форменную саблю на неформенную, не по уставу.
— На какую?
— Детскую. Копию взрослой, но короче. И деревянную.
Монго рассмеялся:
— Да,
— Нет, не думаю. Михаил Павлович хоть и суровый командир, но отходчивый. Да и сам пошутить любит.
— Шутка шутке рознь… Больно риск велик. Но арест будет обеспечен, и в спектакле участвовать не будешь наверняка.
— Я еще подумаю.
Чем больше он думал, тем эта затея представлялась ему интереснее и забавнее. В водевиле он играл только ради Милли. А коль скоро она его отвергает, фиглярствовать не хочется.
У хозяйки дома (у нее было трое сыновей — десяти, восьми и шести лет от роду) корнет выпросил игрушечную саблю в ножнах. Завернул ее в холст, чтобы пронести в часть. Предвкушая потеху, веселился и потирал руки…
Михаил Павлович действительно был человеком добрым. Младший внук Екатерины Великой, он воспитывался во всеобщей любви, рос баловником и проказником. Разница между старшим братом — императором Александром I — и ним составляла 21 год, и в войне с Наполеоном Михаил не участвовал по малолетству. Но к моменту воцарения другого брата — Николая I — был уже генерал-инспектором инженерной части.
Сын своего отца, он ценил не столько боевые качества армии, сколько марши, смотры и парады. Объезжал войска регулярно. В Царском Селе он появился по заранее согласованному графику — в воскресенье, 27 сентября 1838 года. Лейб-гвардии Гусарский полк выстроился вначале во фрунт, и кавалеристы сидели на лошадях навытяжку, громогласно приветствуя великого князя. В черном мундире Отдельного гвардейского корпуса, он смотрел на них, чуть насупив брови, как будто что-то бормоча в пегие усы, сросшиеся с бакенбардами. После объезда строя присоединился к свите, которая стояла сбоку на плацу, чтобы посмотреть проезд войска. Грянул оркестр, и гусары, перестроившись в каре, стали молодцевато скакать мимо августейшей особы. Все прошло вроде бы неплохо, но великий князь обратился к командиру полка — генерал-майору Михаилу Григорьевичу Хомутову [44] — в крайнем раздражении:
44
Хомутов Михаил Григорьевич (1795–1864) — участник войны 1812 г., в 1833–1839 гг. командир лейб-гвардии Гусарского полка, генерал-майор. С июля 1839 г. начальник штаба, позднее наказной атаман Войска Донского. По отзывам современников, Михаил Григорьевич, умевший ценить в подчиненных качества ума и сердца, доброжелательно относился к Лермонтову. По случаю ухода командира из полка в 1839 г., офицеры, в т. ч. Лермонтов, поднесли ему коллекцию своих портретов, написанных А. И. Клюндером. В начале июня 1840 г. Лермонтов, проездом на Кавказ, три дня гостил у Михаила Григорьевича в Новочеркасске.
— Милостивый государь, соблаговолите позвать корнета Лермонтова.
— Слушаюсь,
Адъютант исполнил приказ и доставил шалопая.
Повернувшись к нему лицом, Михаил Павлович поднял указательный палец в белой перчатке.
— Как сие понять, сударь?
Щелкнув каблуками сапог со шпорами, Лермонтов ответил:
— Не могу знать!
— Как — не можете знать? Что это за сабля на вас?
Все уставились на оружие провинившегося. Кое-кто не особенно сдержанный даже прыснул беззаботным смешком.
Князь побагровел.
— Не хихикать! Молчать! — И опять повернулся к Лермонтову. — Жду ваших разъяснений.
— Виноват, ваше императорское высочество. По ошибке нацепил не ту саблю.
— Как это — не ту?
— Сына моей квартирной хозяйки.
Снова послышались смешки за спиной Михаила Павловича.
— Я велел молчать! — проревел он. — Генерал-майор Хомутов, что у вас творится? То, что корнет ночует у своей квартирной хозяйки, — полбеды, но вот то, что он цепляет детскую саблю, — бог знает что такое!
Все подавленно молчали. Попыхтев в усы, великий князь заключил:
— Объявляю вам, Михаил Григорьевич, строгое предупреждение. От кого-кого, но уж от вас, батенька, я не ожидал… А корнету Лермонтову — девять суток ареста. И потом — месяц без увольнительных. — Он осуждающе покачал головой. — Ишь, разбаловались! Скоро из игрушечных пистолетов стрелять начнут. — Затем отдал честь, но руки никому не подал и убыл в расстроенных чувствах.
Хомутов, коренастый здоровяк, из донских казаков, ревностный служака, но имевший своих любимчиков, Лермонтова в их числе, только многозначительно крякнул.
— Да-с, господин корнет, подвели вы меня под монастырь. Я, конечно, сам люблю пошутить, но для шалостей выбираю время и место. Вы исправно служите, нареканий не имеете, печатаете стихи в столичных журналах — очень недурные стихи: я люблю «Бородино» и «Кавказского пленника». Но такое ребячество ныне — просто ни с чем не сообразно! Ладно бы обычный проезд — но на смотре его императорского высочества?! Объяснитесь, сударь.
Михаил стоял с видом победителя, словно ни капли не огорченный всем случившимся. Весело сказал:
— Бес попутал, господин генерал-майор.
— Так я и поверил. Зная вас и вашу натуру не один день, смею утверждать, что проделали вы сие нарочно. Только для чего?
— По рассеянности, по глупости.
— Не хотите говорить, значит. Дело ваше. Но за непослушание день на гауптвахте вам накину: станете сидеть десять.
— Слушаюсь, ваше превосходительство! Саблю игрушечную сдавать?
Окружающие грохнули от смеха. Хомутов только вздохнул.
— Скройтесь с глаз моих, карбонарий!
Так Лермонтов увильнул от участия в спектакле. Сидя на «губе», время попусту не терял — начал сочинять поэму из кавказской жизни, про свободолюбивого юношу-монаха — ту, что впоследствии назовет «Мцыри».
Семейство Карамзиных было огорошено вестью о его гауптвахте. Срочно пришлось по-иному распределять роли — вместо Михаила был введен Андрей Николаевич. Эмилия Карловна, узнав о случившемся, вначале побледнела, а потом все время оставалась в задумчивости, путая куплеты. Понимала ли она, что влюбилась? Вероятно, да: женщины всегда это чувствуют очень остро.