Лерой. Обещаю забыть
Шрифт:
– Отчего же? – пожимает плечами жена Кшинского и, взяв в руки несколько роз, подносит цветы к носу, жадно втягивая в себя их аромат. – На сегодня вы свободны, Лерой, как, впрочем, и на ближайшие несколько дней.
– О чём вы говорите? – улыбка моментально спадает с моего лица: не может быть, чтобы я опоздал. – Арина уже уехала?
– Нет, – раздаётся сухой и безжизненный голос Кшинского. Он спускается со второго этажа, пропуская перед собой какого-то мужичка лет шестидесяти с увесистым саквояжем в руках. – Поездка, так внезапно вчера начавшаяся, вчера же и закончилась. Но Снежана
– Олега Витальевича? – переспрашиваю недоумённо. Это имя мне совершенно ни о чём не говорит, но цветы, угрюмые лица и незнакомый мужик, спускающийся вместе с Петром, подсознательно настраивают на худшее. – Что происходит?
– Лерой, познакомься: наш семейный врач, Олег Витальевич, – игнорируя мой вопрос, произносит Кшинский, в то время как мужичок поспешно протягивает мне руку для приветствия. – Теперь только от него зависит, как скоро Арина сможет порадовать нас своим присутствием.
– Что стряслось? – пожимаю руку доктору, а сам вглядываюсь пристально в его лицо, пытаясь предугадать ответ.
– Молодость, глупость и первая любовь, судя по всему, – бормочет мужичок, а я ни черта не понимаю.
– И какое отношение ко всему этому имеет медицина?
– Лерой, – вступается Кшинский. – Позже. Мы поговорим с тобой позже. Олег Витальевич, пойдёмте, я провожу вас.
Не обращая более на меня никакого внимания, Пётр уводит из дома доктора, пока тот монотонно повторяет свои наставления о покое, отдыхе и только позитивных эмоциях для Рины. А меня начинает бить мелкая дрожь: моей девочке плохо!
– Вам тоже пора, не находите? – пищит Снежана, о присутствии которой я и вовсе позабыл.
– Что с ней? – едва сдерживаю раздражение, поднимающееся изнутри только от одного голоса этой женщины.
– Глупая! – отмахивается супруга Кшинского. – Поссорилась с Павлом, и давай тут всё крушить! Нервы у девочки явно расшатаны.
– Врач зачем приходил?– Отношения Арины с Макеевым сейчас волнуют меня в самую последнюю очередь.
– Дурёха, она так переживала, что Павел её бросит! – Пробегая кончиками пальцев по белоснежным бутонам, эта размалёванная кукла упорно игнорирует мои вопросы.
– Снежана! – рявкаю, но тут же себя осаждаю: мне нужна информация, а не пинок вон из дома Кшинских. – Ради Бога, скажите, что с ней случилось?!
– Нет, вы только посмотрите на это чудо! – Она восторженно обводит руками пространство, усыпанное цветами.– Вот это любовь! Вот это эмоции!
– С Ариной что?! – всё же не выдерживаю и хватаю эту чокнутую за рукав шелковистой блузы.
Снежана моментально замолкает, бросая в мою сторону злобный взгляд, насквозь пропитанный презрением и отвращением. Что ж, хотя бы в чём-то наши вкусы с ней совпадают: мы оба на дух не перевариваем друг друга. Но если я не выношу эту женщину за её глупость, тщеславие и пустоту с самой первой минуты нашего с ней знакомства, то откуда у неё столько неприязни ко мне, не понимаю. Помнится, ещё совсем недавно она лебезила передо мной и даже пыталась флиртовать.
– Ну, знаете, Лерой, это уже слишком! – Снежана пытается выдернуть руку, и я покорно её
Уйти, не разобравшись, не могу, но и лезть на рожон глупо. А потому поднимаю руки раскрытыми ладонями в сторону Кшинской-старшей, показывая, что более не опасен, и неспешно иду к выходу в надежде встретить Петра.
– Сумасшедшая ночь! – бурчит тот, возвращаясь со стороны парковки. – Как же я устал!
И правда, лицо Кшинского выглядит помятым и осунувшимся. Он явно не спал и эту ночь провёл на нервах. А мне не даёт покоя вопрос, почему.
Поравнявшись со мной, Кшинский хлопает меня по плечу и предлагает пройтись. Молча киваю и следую за ним.
– Сначала Снежана, – медленно вышагивая вдоль узкой дорожки, огороженной давно не стриженными кустами самшита, начинает Петя, а я впитываю каждое его слово, страшась услышать главное.– Такой острый приступ головной боли у неё был впервые: он совершенно внезапно начался, но так же резко и прекратился, не успели мы доехать до больницы. Я думал, что сойду с ума! Ты бы только слышал, как она, бедняжка, стонала! И всё же жена у меня стойкий оловянный солдатик: ни в какую не согласилась остаться в госпитале на ночь-две.
Судьба Снежаны мне абсолютно безразлична. Сгораю от желания схватить хозяина дома за грудки, как и его благоверную, чтобы заставить говорить по делу.
– Петь, с Ариной что? – шумно выдыхаю, прерывая монолог Кшинского.
– Так об этом и пытаюсь рассказать, Лерой! – устало бурчит отец мелкой. – Мы вернулись домой под утро, а тут Рина вся в слезах сидит на лестнице. И молчит! Вокруг – перебитая посуда, раскиданные вещи, всё вверх дном, а она скрючилась посреди всего этого бедлама с пустым потерянным взглядом и не говорит ни слова... Не реагирует ни на что! Господи, Лерой, это так страшно – видеть сначала жену едва живой, а потом дочь!.. В тот момент я даже усомнился в честности намерений Макеева и, грешным делом, подумал, что это он девочку мою обидел. Готов был задушить его своими руками!
– Макеев здесь при чём? Они же только сегодня должны были уехать. – Внутри всё сжимается в тугой узел от полнейшего непонимания и одной только мысли, что этот урод мог сделать с Ариной.
– Ну как же? – недоумевает Петя, но вмиг собирается и добавляет: – Ай, точно! Я же не сообщил тебе, что они раньше за город уехали. Мой косяк! Но, сам понимаешь, не до того было! Им уж слишком не терпелось побыстрее увидеться. А я что? Всё понимаю! Дело молодое, потому и отпустил. Но, знаешь, никак не ожидал этой же ночью увидеть дочь дома, да ещё и в таком состоянии!
– Что этот урод с ней сделал?! – рычу не своим голосом, готовый свернуть шею смазливому подонку.
– Спокойнее, Амиров! Спокойнее! – Кшинский замирает на месте, а затем бросает на меня подозрительный взгляд. Да, я выдал себя с потрохами: мне не всё равно!
– Павел ни в чём не виноват. Ребята просто поссорились, недопоняли друг друга, приревновали! С кем ни бывает, и Рина на эмоциях вернулась домой.
–Тогда зачем Арине врач?
Чёртов театр абсурда! Столько лишних слов и ни одного по существу!