Лес Гримм
Шрифт:
– Хорошо. – Бабушка выпрямляется, становясь выше. К сожалению, я не такая высокая, как она и мама. Хотя мне хотелось бы думать, что во мне есть что-то от бабушкиной красоты. Она все еще при ней, независимо от того, насколько сильно седеют ее волосы или насколько глубокими становятся морщины на лице. – Клара, помоги мне подготовить комнату.
Я послушно подхожу к окнам и закрываю ставни, чтобы никто не подсмотрел за нами. Из коробки на угловой полке я достаю бабушкину вуаль для гадания и карты и кладу их на маленький круглый столик, который она использует
Я придвигаю простой кухонный стул для Хенни, которая, садясь, бросает на меня умоляющий взгляд. Я сжимаю ее руку. Худшее почти позади, во всяком случае, для нее.
Бабушка садится напротив нее и начинает тасовать карты, раскладывая колоду рубашкой вверх и вниз, как обычно, чтобы убедиться, что карты лежат в случайном порядке.
Колено Хенни подпрыгивает. Руки сжаты.
– Какие красивые карты. Да, да, очень красивые, – бормочет она. – Мне нравится контраст фигур и цвета. Это не похоже на стиль рисования в горных районах. Такое распространено на вашей родине?
Если бы кто-нибудь другой, включая меня, спросил о прошлом бабушки, она бы закрыла глаза и крепко сжала челюсти. Но, поскольку Хенни самый наивный и милый человек на свете, бабушка отвечает:
– Не на родине, а в семье, которая у меня там была. Они научили меня рисовать карты, а потом читать их.
Тень улыбки коснулась губ бабушки. Я бы хотела, чтобы она поделилась тем, что помнит, но вскоре ее веки тяжелеют, а улыбка исчезает с лица. По опыту я знаю, что больше она ничего не скажет.
То, что я узнала о жизни, которую она вела до приезда в Лощину Гримм, я узнала от дедушки, пока он еще был жив.
Марлен Даниор, ставшая Марлен Турн, по его словам, обладала сердцем странницы. Именно оно привело ее сюда из далекой страны, за сотни миль от наших горных хребтов, и когда она нашла это пристанище, то наконец прекратила свои странствия. Но я подозреваю, что истинная причина, по которой бабушка переехала в нашу деревню, заключалась в том, что ее сердце болело и было одиноко, а влюбленность в дедушку немного облегчила эту боль.
Она была единственной оставшейся в живых из своей семьи. Даниоры были зверски убиты у себя на родине. Если дедушка и знал, как и почему, он никогда не делился этим со мной. А когда я осмелилась спросить, бабушка ответила только:
– Мой дар связан с будущим, ma petite chere. У меня никогда не было таланта читать прошлое. Пусть оно будет похоронено там, где превратилось в пепел.
Часть меня чувствует себя похороненной вместе с этим – родословная, которую я никогда не узнаю, связи, которые нас могли бы объединять, но я все равно проживаю свою жизнь, наполовину находясь в могиле и стараясь как можно дольше избегать своей неизбежной смерти. Единственное, что придает мне смелости, – это клятва спасти маму до того, как истечет мое время.
– Если бы только я могла найти такие яркие краски для своих работ. – Хенни тараторит еще быстрее, потому что бабушка заканчивает тасовать карты. – Здесь
– …и мы набрали бруснику, – перебиваю я, чтобы она не успела рассказать что-либо о том, как я переступила черту дозволенного.
Не обращая внимания на мое беспокойство, Хенни спрашивает:
– Что вы использовали для рисования этой карты? – она указывает на Красную Карту. Бабушка только что раскрыла ее, выдвигая часть колоды.
Внезапная заминка мешает бабушке плавно двигаться. Она откашливается.
– Корень цветка под названием красный колокольчик, – отвечает она. – Он цветет крайне редко. Иногда проходят годы, прежде чем его снова можно найти. – Она кладет карту обратно в колоду.
Ее слова звучат у меня в ушах вместе с биением моего сердца. Я не могу в это поверить. Тот же корень, который окрасил накидку в красный цвет, использовался и для изготовления Красной Карты. Это еще один признак того, что пришло время спасти мою маму. Но мне нужен настоящий знак. Мне нужно, чтобы эта карта, Вершитель Судеб, была вытянута для меня.
– Колокольчик! Конечно! – восклицает Хенни. – Я забыла его название. До сегодняшнего дня я находила только фиолетовые…
– Готова начать? – спрашиваю я, прежде чем она успевает сказать что-нибудь еще.
Я вкладываю вуаль в руки бабушки, и она, прищурив один глаз, хмурится, глядя на меня.
– Терпение, Клара. Может, стоит подождать у себя в комнате?
– Нет. – Я отступаю на шаг. – Ты не заметишь, что я здесь. Обещаю.
Она ворчит и натягивает вуаль на голову. Черный шелк полностью закрывает ее лицо, а кончики вуали опускаются чуть ниже плеч. Она в последний раз переворачивает колоду карт рубашкой вверх. Я беру Хенни за руку и прижимаю палец к губам.
«Что мне делать?» – губами произносит она.
Я жестом прошу ее встать со стула. Она делает это с редкой молчаливой грацией, которой гордилась бы Зола.
Так же тихо я проскальзываю на освободившееся место, но тяну ее за юбку, чтобы удержать рядом с собой. Заметив это, она приседает, чтобы наши головы были на одном уровне.
– Положи свою руку поверх моей, – указывает бабушка.
Я делаю, как она велит, мои пальцы дрожат. Не стоит искушать судьбу, вспоминаю я сегодняшние слова Акселя.
– Расслабься, дитя. Я должна почувствовать пение твоей крови.
Я медленно выдыхаю через рот и пытаюсь собраться с мыслями. Прогоняю образ искренних голубых глаз Акселя и пытаюсь освободить место для надежды, которая когда-то была у меня, когда я была маленькой девочкой, что моя судьба действительно может измениться.
– Хорошо. – Рука бабушки парит над разложенными веером картами, скользя взад-вперед в поисках нужной. Вскоре ее пальцы резко останавливаются над картой с оторванным уголком.