Лес проснулся
Шрифт:
Удар был такой, что в глазах потемнело. Я упал на четвереньки, перед глазами все кружилось и тут меня еще пнули в живот и сразу по рукам, лишив опоры.
Я проехался носом по грязному школьному коридору, рядом шлепнулся сенсорный рулон.
— Шабалов!!!
Перед глазами возникли каблуки.
— Да, Рината Камаловна.
— Ты опять дерешься?!
— Я?! Рината Камаловна. Здесь нет никакой драки, уверяю вас. Новенький споткнулся. Ему у нас неуютно, все непривычно. Только с гор спустился. Глаза разбегаются. Вот и споткнулся.
— Шабалов. Это плохая привычка,
— Как умею, — вздохнули над моей головой, — но, говорю вам. У него с глазами непорядок.
— А ну, пойдем-ка.
— За вами Рината Камаловна, хоть на край света, меня, правда, смущало, что вы учитель, а я ученик, но ведь это условности, и я рад, что вы сумели через них переступить.
Вокруг заржали.
Шабалов ушел вслед за каблуками, а я с трудом вставал. Болели затылок и руки. Подняв голову, увидел перед собой Веронику и писклю за ней. Пискля смотрела, даже не пренебрежительно, а как на стенку, мешающую пройти.
— Постарайся не обижаться на Игоря, — говорила Вероника сдержанно, не сочувственно, и я был благодарен ей за это. — Он неплохой человек, хотя тебя сейчас трудно в это поверить. Просто излишне ревнив.
— Итальянцы вообще, говорят, горячие, — я стряхивал грязь с коленей.
— Раз жизни был в Милане, и теперь каждый свой разговор начинает с фразы, «вот когда я был в Италии». Особенно с незнакомыми людьми. Пожалуйста, не обижайся.
— За Италию, наверное, не буду. А вот удар исподтишка простить сложнее. Не по-мужски.
— Говорю же. Ревнив слишком. Хоть я и не даю поводов.
— Скоро повод у него появится.
У пискли открылся рот и округлились глаза. Вероника подняла брови:
— Ты влюбиться успел, когда на пол летел?
— Не в тебе дело. Я его проучить собираюсь.
— Девушкам такого не говорят, когда хотят завоевать.
— Говорю же. Не в тебе дело. А тебя просто влюблю.
— Дурак. Слишком в себе уверен.
— Нельзя быть «слишком» уверенным. А я еще и обаятелен.
— Заметно, — усмехнулась Вероника.
— Вот и хорошо. Начинай потихоньку влюбляться.
— Пока не вижу причин.
— У тебя глаза красивые, — я кряхтел и морщился, гладя себя по ребрам. Пинок был очень силен, но ничего не сломано, кажется.
— Слабенько. Поработай еще. — Она засмеялась и прошла дальше. Пискля, не сводя с меня круглых глаз, семенила за ней.
— Ничего, я не тороплюсь, — крикнул я вслед.
— Нахальный лесничий.
— Он егерь, — проинформировала подругу пискля.
Глава 5
Главное — это концентрация, повторял я себе, передвигаясь от дерева к дереву и стараясь не слишком высовываться из травы. Кусок кожи, срезанный с макушки, свешивался рваными лохмотьями, закрывал левый глаз, мешал видеть и сосредоточится. Боль не утихала ни на мгновенье, и я боялся вырубиться.
Оставив труп чхоме у оврага и пройдя метров сто, пока никого не встретил. Но упрямо шел дальше, — не мог он далеко от остальных уйти. Отпечатки ног убитого мною духа вели правее, чем я собирался искать
Левую руку непроизвольно держал у лица, защищая рану от веток папоротника, поэтому чуть было не пропустил огонек. Вспышка мелькнула сквозь зелень неожиданно близко, и я замер. Получается, я уже метрах в десяти от них.
Медленно опустился на землю, внимательно выглядывая мины и часовых. Ничего не заметив, пополз в сторону, стараясь найти растяжки. Не обнаружив, по-пластунски подлез ближе к источнику света и прижавшись к дереву, осмотрелся. Странное место духи выбрали для привала. Поляна в лесу, по сути, открытая площадка, а вокруг кусты и деревья. Мины не установлены, даже часовых не поставили. И вот эти вот идиоты нас накрыли! Обидно.
Костер горел посреди лужайки. Необходимость в нем была относительной, но духи, в полутьме закрывавшего солнце леса, так не считали. Они развалились в непринужденных позах вокруг. Я насчитал семерых. Автомат держит только один, но у остальных они под рукой. Два тюка, наверняка награбленное из нашего лагеря. И вытянутый мешок, который задергался, когда один из хунхузов лениво его пнул.
Пленный. Кто-то из ребят. Почему один? И где остальные духи? На лагерь напало не меньше полуроты.
Сидевший у самого костра чхоме поднял автомат и стал что-то объяснять остальным. Те рассмеялись. Говоривший загорячился, стал стучать по магазину, затем пихнул пакет, полез в лежащую рядом сумку и стал копаться. Но я смотрел на другую сумку. Рядом.
Он отодвинул СМВ. Санитарная сумка, набитая всевозможными лекарствами, в том числе и обезболивающими. Ее Витек таскал. Ныне покойный.
Боль в левой части головы обострилась. Так себя, наверное, наркоманы чувствуют, когда видят недоступную дозу. Хотя кто его знает, что там наркоманы испытывают, но вряд ли ту же дикую боль, что я сейчас.
Семеро. А у меня только три патрона к старому пистолету…
Справа от меня зашуршало и прямо над моей головой кто-то гортанно заорал.
Я замер, уверенный, что меня обнаружили. Резко повернул голову, собираясь вскочить, но вовремя остановился. Один из духов стоял с другой стороны дерева и кричал в сторону оврага. Значит их восемь. И чудо, что восьмой меня не заметил, когда я тут кругами ползал.
Восьмой, тем временем, опустил приложенные ко рту руки, поправил автомат на плече, озабоченно покачивая головой, вернулся к костру и сел рядом с остальными на землю.
Выкрикивал, надо полагать, сладкоежку, которого я придушил.
Сумка. Обезболивающее.
Восемь духов с автоматами.
Три патрона и нож.
Нож «сангар». Общая длина 280 мм. Толщина обуха 6 мм. Двусторонняя гарда для лучшего проникновения при тычке. Неудобная рукоятка из черного или зеленого пластика. И я не припомню, чтобы нож, когда-то в боевых действиях участвовал. Ножом вскрывают консервы, режут ветки и колбасу, но не слышал, чтобы до боя доходило. «Анахронизм-бля», как сказал бы прапорщик Чемерис, качнув клинок кистью и перехватив для удара.