Лес великого страха
Шрифт:
– Гемахт дер ринг, нихт аус, нихт ин хир!
Сеть вспыхнула серебристым светом и стала невидимой. Ведьма подозвала метлу и достала из корзины два плаща – свой и сидха.
– Мы можем завернуться в них и спать по отдельности, – сказала Карина, и щелкнула пальцами, отсылая метлу.
Ринке уловил волну в ее интонации.
– Или? – спокойно спросил сидх.
– Или мы можем постелить мой плащ, он потолще, а твоим укрыться, – сказала ведьма. – Так будет теплее. Да и обороняться будет легче, если что.
– Да,
Карина пристально посмотрела на него:
– Если ты обещаешь не делать глупостей, конечно.
Ринке улыбнулся:
– Это одна из самых каверзных женских фраз, которые я слыхал в жизни. И я до сих пор так и не понял, каким должен быть правильный ответ.
Ведьма замялась.
– На мне… на мне лежит проклятие, – сказала она наконец. – Я сама только недавно об этом узнала. Ты мне нравишься, но если мы с тобой займемся любовью, это очень плохо кончится. Ты потом на меня смотреть не сможешь, да и я на тебя тоже. А нам еще до Бьонгарда вместе идти. Давай не будем?
– Понятно, – проговорил Ринке. Прямолинейность мандреченки удивила его, но и вызвала уважение. Эльфка бы на месте Карины не преминула бы воспользоваться случаем пофлиртовать с ним, а о проклятии вспомнила бы только в самый разгар любовной борьбы. Если бы вспомнила вообще. – Что ж, этого следовало ожидать. Ты красивая. Перешла ненароком дорогу кому-то, кому хватило денег обратиться к колдунье…
– Да, наверное, так и было, – задумчиво сказала мандреченка. – Знать бы теперь, кому…
Она растряхнула плащ, и сидх помог ей расстелить его.
– Укладывайся, – сказал Ринке. – Я еще немного посижу, выкурю трубочку.
Ведьма сняла куртку, скатала ее и пристроила под голову вместо подушки. Карина прижалась щекой к мягкому ворсу и укрылась плащом сидха.
Костерок почти догорел. Угли алели во тьме. Время от время вспыхивал небольшой оранжевый язычок, трепетал на веточке, отбрасывая отблески на фигуру сидха, и снова исчезал. Стали слышны шорохи и топот крошечных ножек в траве – очевидно, внутри круга Нэрда оказалась пара-тройка лесных мышей.
– Мне хотелось бы услышать ту вашу песню про рябину и дуб, – заметив, что ведьма не спит, сказал Ринке.
– Сейчас?
Сидх кивнул.
– А сюда не сбегутся гоблины со всего Лихолесья? – осведомилась Карина.
– Не думаю, – сказал Ринке.
Сидх думал, что Карина начнет кокетничать и ее придется уговаривать. Не пришлось. Ведьма поправила выбившуюся из шлем-косы волнистую прядь и негромко начала:
Что стоишь, качаясь,Тонкая рябина,Головой склоняясьДо самого тына?У Карины оказался красивый, сильный голос, а мотив – грустным и протяжным, как у большинства мандреченских песен. Трубка
Эльф лежал рядом с небесной воительницей, смотрел на висящие над лесом крупные брызги звезд и слушал вечную историю о несложившейся судьбе двух влюбленных, замаскированную под не самыми выпуклыми образами.
«И люди называют нас фаталистами», – подумал Ринке сквозь дрему.
Он почувствовал, как теплая рука легла ему на грудь.
– Почему ты взял с собой меня? – тихо спросила ведьма. – Почему не пошел с Рамданом? Мы бы отнесли и его…
– Я мог не успеть остановить детей Мелькора, – сказал Ринке.
– Ты… взял меня с собой, чтобы спасти?
Сидх повернулся и нежно, как сестру, чмокнул ведьму в щечку.
– Спи, – пробормотал он.
Карина приподнялась на локте:
– Подожди, Ринке. А что потом? Если бы караван погиб? Взял бы меня в плен? Отвел к партизанам как трофей?
Сидх засмеялся:
– А что, хорошая мысль, мне как-то не пришло в голову…
– Это не ответ.
– Я бы отпустил тебя, – сказал Ринке.
– Хотелось бы верить, – вздохнула ведьма. – Но если бы я вернулась, одна из всего конвоя обоза, меня казнили бы или засадили в тюрьму до конца моих дней.
– Но обоз уцелел. Засыпай, нам надо отдохнуть, а ночь коротка…
Карина откинулась на спину. Ведьма слушала, как сопит мужчина рядом с ней, ощущала его теплый бок и улыбалась в темноте. «Конечно, хвост Ящера, он соврал, – думала ведьма. – Если бы обоз погиб, ему пришлось бы идти к партизанам, он взял меня в качестве необычного подарка для главаря. Но…»
Ей было хорошо и странно.
Ринке ошибся.
Им предстояло пережить одну из самых длинных ночей в своей жизни.
До заимки оставалось не больше двух километров, когда солнце село. Энедика скомандовала привал. Даже темная эльфка не рискнула бы бродить в Железном Лесу ночью.
Халлен привалился спиной к стволу тополя и смотрел, как Руско и Тавартэр разводят костер. Мирувормэл выпросил у Энедики свой туесок и теперь вылизывал мед. Остальным командирша раздала остатки сухарей. Халлен отказался от своей порции:
– Не в коня корм.
Эльфа крутило и ломало так, что силуэты соратников расплывались у него перед глазами. Еще в Ильмосте Халлен начал слышать призрачные голоса, которые что-то нашептывали ему. Но сейчас эльф и без подсказки голосов понимал, что желудок не примет даже хлеба. Хруст сухарей на зубах товарищей отдавался в голове Халлена чудовищным грохотом. Эльф стиснул зубы. Ему снова захотелось впиться себе в руку – тогда его отпустило бы, ненадолго. Но торопиться не стоило. Эльф знал по опыту, что чем чаще прибегаешь к какому-то средству, тем меньше эффекта оно оказывает.