Лес за стеной
Шрифт:
— Неужели не было другого способа? Ты испортила себе жизнь!
«Ты слушала, как её бьют, и ничего не сделала».
— Отец прав!
«А как бы я ему помешала?»
— Ты останешься одна.
«Прости меня, Раххан, я такая трусиха».
— Это не важно, — сестра улыбнулась.
Багровый ожог натянулся. Я представила, как накрываю его рукой и стираю с лица, словно краску.
— А что важно? — закричала я. — Что?
Раххан стиснула в кулаке фигурку быка. Подошла к окну. Посмотрела так, будто могла видеть сквозь стеклянные стены
— Лес.
Глава 9
Я видела сон. Смесь воспоминаний. Тех, что заперла в подсознании, пока они не отравили меня так, как сестру. Раххан не могла с этим жить, а я нашла способ — запретила себе думать. Окружила боль четырёхметровой стеной, как та, что прятала в Ахароне лес. Знала: дам волю слезам — не остановлюсь, позволю себе размышлять о случившемся — сойду с ума.
«В каждой женской душе есть лазейка для зла».
«А что в твоей — отец, если ты поступил с нашей матерью таким образом?»
Мне десять. Я стою за дверью, приложив к уху стакан, чтобы лучше слышать. Мать плачет. Отец ходит по комнате. Старые половицы скрипят. За стеной кто-то третий.
Незнакомый голос:
— Плодное яйцо закрепилось в маточной трубе.
Мне десять, и я не понимаю. Но понимает мама, и стакан больше не нужен. Закрываю уши, чтобы не слышать её рыданий.
У матери холодные руки и каштановые волосы. Скулы и подбородок, как у Раххан, но глаза — мои. Только всё время красные. Она целует меня в лоб перед сном и пахнет лавандой. Лаванда — это растение. Диковинка из свободной страны. Одна из тех фантастических вещей, увидеть которые можно лишь в книгах.
Есть такой цвет: лавандовый — я слышала. Оттенок сиреневого с розоватым подтоном. Мама наклоняется, чтобы подоткнуть одеяло, и я представляю поле, усеянное фиолетовыми кустами. На самом деле я не знаю, как они пахнут.
— Она умрёт, — говорит Раххан, когда закрывается дверь. На лице — ярость.
— От такого не умирают!
Сестра смотрит на меня, как на дуру.
— Он не позволит сделать операцию.
Мне десять. Я снова прячусь за дверью. Здесь стены тонкие, отец кричит, и стакан стоит в шкафу за стеклом.
— Это воля Сераписа!
Чужой голос тихий — приходится прислушиваться.
— Беременность всё равно не сохранить. Ребёнок не выживет. Погибнут оба. Кровотечение…
— Если Великий Бык послал нам это испытание…
Раххан забивается в угол за шторой. Обнимает себя за плечи, раскачиваясь, как метроном.
— Вы не понимаете: шансов никаких!
— Всегда есть место чуду.
— Но…
— На всё воля Быка! Либо случится чудо, либо моя жена заплатит за свои грехи. Женщины — потомки Заур. Их удел — страдать.
Сестра резко подаётся назад, врезаясь затылком в стену.
Я смотрю на дверь. Смотрю на дверь. Внизу вмятина от игрушечной машинки. Ручка пошла пятнами: золотое напыление стёрлось.
Аборты в Ахароне разрешены, если жизни матери угрожает опасность, но даже в
— Папа, спаси маму! — я врываюсь в комнату и получаю пощёчину.
Я открыла глаза и увидела щёку с треугольным ожогом. Раххан стояла на коленях рядом с моей постелью. Комнату заливал солнечный свет, разделяя кровать на тёмную и светлую половины. Наши лица были в тени.
— Пойдёшь со мной в лес? — спросила сестра так, словно только и надо было, что одеться и выйти за дверь.
— И как ты собираешься проникнуть за стену?
— Значит, пойдёшь?
Вчера я бы отказалась. Не привыкшая повышать голос, я бы кричала на Раххан во всю силу лёгких. Напомнила бы о её щеке и о других глупостях, которые всегда заканчивались одинаково. Но перед глазами стояла мама. Скорбные складки у губ, опухшие веки.
— У Альба есть ключи, — сказала я, сбросив одеяло.
В своё время брат получил лицензию охотника и снабжал местный рынок мясом и шкурами. С сельским хозяйством в Красной Долине было неважно. Большинство продуктов привозили из свободных стран. Мясо, молоко стоили дороже нефти, которой было в избытке. Ближе к границе остались удалённые пашни, огороженные колючей проволокой под напряжением, но поля вдоль дорог были запечатаны, леса закрыты. И не всякий мужчина осмеливался отправиться в логово тьмы.
Наигравшись в крутого охотника, Альб устроился в полицию нравов и с тех пор ходил в лес не чаще раза в неделю. Приносил к обеду подстреленных зайцев, реже — грибы и ягоды. Грибы всегда готовил сам, ягоды долго вымачивал, прежде чем разрешал попробовать.
Ключи были и у отца, но если соваться в клетку к тигру, то к менее опасному. Пусть лучше нас поймает брат.
«Только бы нас не поймали!»
— Завтра у него ночное дежурство, — сказала Раххан, и я поняла: сестра всё продумала.
— А что делать с Эссой? Если мы прокрадёмся ночью на сороковой, она услышит. Тем более понадобится время, чтобы найти ключи. Не представляю, где они могут быть.
— Снотворное.
Как же у Раххан всё просто! Снотворное. Где она, интересно, собиралась его достать? Мужчина мог пойти в аптеку — женщине требовался рецепт даже на таблетку от головной боли, а к рецепту — записка, что отец не против облегчить страдания дочери. Или если женщина замужняя, то супруг — жены. — Ты же знаешь, что…
— Мама принимала снотворное, когда боли становились невыносимыми.
«И лекарства ей давал Альб в тайне от отца».
— Думаешь… — я покачала головой. — Восемь лет прошло, срок годности истёк. Таблетки могут не подействовать. И мы же не хотим отравить Эссу.
— Ну отравится эта дрянь, и что? — Раххан раздражённо мотнула головой, длинные волосы хлестнули меня по лицу. — У тебя есть другие варианты?
Я вздохнула. Встала с постели и начала одеваться. Раххан рассматривала в зеркале своё отражение. Поворачивалась и так и этак, но самое большое внимание уделяла ожогу.