Лесь

Хмелевская Иоанна

— Насобираем в лесу хворосту и баста, — с размаху брякнул Лесь, неоспоримо доказав неизлечимость своего легкомыслия.

— Чушь, — категорически запротестовала Барбара. — Хворост всегда влажный, а нам надо сухое дерево!

— Сухое дерево? — удивился Януш. — Где ты в Польше видела сухое дерево?

Барбара была бесспорно права. Самоотверженные налетчики соглашались приступить к процессу сушки дров, растопив печи, однако оказалось, что печей ни у кого нет. Короткое, но пристальное изучение близких и далеких родственников, а также всевозможных знакомых и приятелей

привело к выводу: абсолютно все пользуются пошлым центральным отоплением. С горя уже подумывали о не очень нужной мебели, когда вдруг Лесь вспомнил про доски и рейки, которые он припас, скрывая в свое время от жены свои преступные намерения. Постепенно отпиленные и старательно коллекционируемые куски давно просохли — отличный горючий материал почти в достаточном количестве. Запасы пополнили старинным креслом из подвала в доме родителей Каролека. Из расколотых по длине двух ножек кресла получились неплохие факелы. Две другие ножки оставили как есть.

Некоторые трудности возникли в связи с изменением внешности — это признали насущным и неизбежным. От черных масок отказались сразу, справедливо полагая, что такая классическая деталь сразу насторожит поездную бригаду. Искусственные бороды, усы и парики, может, и сгодились бы, однако никто не знал, где их достать. После долгих дискуссий и раздумий остановились на горбах.

— Это как? Все будем горбатые? — неуверенно спросил Каролек. Януш посмотрел на него вызывающе.

— А почему нет?

— Удивятся…

— Ну и пускай. Удивляться всякий волен. А после расскажут милиции, налетело, мол, несколько горбунов, пусть их поищут тогда…

— Силуэт почти всегда запоминают и описывают, — прервала Барбара. — Он прав, изменим силуэт — и порядок. Лиц все равно не увидят в темноте…

Набивку для горбов выбирали старательно, руководствуясь как эстетическими, так и практическими соображениями. Горб старались подогнать по фигуре, разнообразя форму и величину. В этих целях использовали: старые подушки с кушетки, один детский дырявый мяч, одно туловище плюшевого медведя и много-много рулонов туалетной бумаги, которая позволяла моделировать нужную линию. Все это, подготовленное к употреблению, свалили в рабочей комнате вместе с баклушками для костра.

Теперь оставалось ждать. Ожидание, хотя и ограниченное последним сроком присылки конкурсных работ через две недели, оказалось вполне достаточным, чтобы довести группу до полного нервного расстройства. Задуманное дело, хотя и облагороженное целью, тем не менее вопиюще противоречило уголовному кодексу. Преступление разрасталось в лихорадочных головах со дня на день и с часу на час, пока не обрело поистине космические размеры. Предварительная подготовка каким-то таинственным образом придала ограблению логическую неизбежность. Дело должно быть сделано, и точка.

Более того, сама мысль об отказе от операции или неудаче представлялась и вовсе невозможной. Последствия такого положения вещей с течением времени рисовались неким ужасным кошмаром, словно содранный белостокской группой проект на веки вечные угрожал жизни и состоянию расстроенных поборников справедливости. Они чувствовали

себя прямо-таки придавленными тяжестью ответственности за нынешние и грядущие судьбы национальной архитектуры. Короче говоря, сослуживцы окончательно утратили здравый смысл, а напряжение и нервозность достигли апогея.

В последний вечер перед последним сроком отсылки конкурсных работ преступный коллектив сидел на службе и нервно курил. Все подсобные материалы ожидали на улице в машинах. Телефонный разговор Белосток — Варшава был заказан в обе стороны, ибо крайне взвинченная Барбара предпочитала подстраховаться, а её увлеченная непонятной аферой кузина любой ценой старалась выполнить взятые обязательства. Сообщение о посылке могло прийти в последнюю минуту, уже после двенадцати ночи, и хотя до выбранного места налета без труда можно было доехать за три часа, в атмосфере комнаты, можно сказать, искрило от эмоционального напряжения.

Звонок телефона в двадцать три часа сорок три минуты произвел эффект, пожалуй, не меньший, как если бы взорвалась их собственная бомба. Через пять минут в мастерской не осталось ни души…

На безоблачном небе светила четвертая долька луны, когда, громко лязгая зубами, Лесь приближался к месту казни в машине Влодека. Рядом сидел Януш, заботливо пестуя на коленях начиненную будильником бомбу. С противоположной стороны в машине Стефана ехали Барбара и Каролек, столь же бережно лаская: большой мешок с «дровами», четыре горба и двадцать коробков спичек.

— Славная ночка, — наблюдательно подметил Каролек, заражаясь охотничьим азартом, разумеется облагороженным высокой целью мероприятия. — Довольно светло, чтобы нечто увидеть, и довольно темно, чтобы не понять смысла увиденного.

В то же самое время Януш в другой машине ворчал и возмущался:

— Черт возьми, какую глупость мы сморозили с этой бомбой! На кой ляд везем её с собой, там с километр бежать пешком, а она тяжелая, сволочь! Смотри, куда едешь, черт, объезжай дыры, мне уже все колени отбило! Надо было её тем отдать!..

— Точно, надо было, — пролязгал Лесь — вопреки доводам рассудка он чувствовал себя несколько неуверенно в компании с бомбой.

— Нет уж, лучше её при себе иметь, — мрачно буркнул Влодек, увеличивая тем самым иррациональное беспокойство Леся.

Ни Влодек, ни Стефан чудесным образом не заблудились. Мало того, время прибытия на место операции рассчитали предельно точно. Когда машина Стефана затормозила перед путями, с противоположной стороны появились две фигуры, из коих одна глухо постанывала, сгибаясь под тяжестью узла, а другая яростно шипела:

— Не лети так, черт, никто тебя не гонит! Свалишься на выбоине и будильник разобьешь!

— Да меня же несет под уклон! — ныл второй.

— Наконец-то! — одновременно вскрикнули озабоченные Барбара и Каролек.

Через пятнадцать минут подготовка к налету шла полным ходом. До прибытия поезда оставался целый час, в это время участникам операции не грозило никакое движение по рельсам. Один часик, понятно, казался пустяковым сроком, а потому суетливость наблюдалась во всех действиях.