Лес
Шрифт:
С самого раннего утра Рой приступает к работе над очередной вывеской. К восьми решает, что на сегодня хватит. Моет кисточки и вдруг слышит: хлопает дверца машины. Рой выглядывает в окошко и видит старый, безнадежно проржавленный «бьюик» Карен, который ее семейство приобрело в кредит, теперь же занимает деньги на ремонт «бьюика».
Карен распахивает дверь в сарай и говорит:
— Привет!
— Привет.
— Слушай, ты что сегодня делаешь?
— Да так, то, се…
Карен в точности такая же толстая и так же неряшливо одета, как тогда на улице. И все-таки от ее появления у Роя становится полегче на душе.
— Ага, кисточки моешь, не иначе, в лес собрался.
— Да не мешало б.
— А тетка пусть себе думает, что ты трудишься в поте лица?
Рой смотрит на Карен, она оглядывает его
— Что, поработать захотелось?
— Хватит с меня моей работы. Белье менять да ванны чистить. Погоди, знаешь, зачем я приехала? Сегодня мне машину в ремонт сдавать, а завтра на работу чуть свет. Думала, подъеду на машине, но вот…
— Грузовик, что ли, взять хочешь?
— Ты уж извини, пожалуйста, а то прямо и не знаю, как завтра до работы добираться.
— Ладно, бери.
— Правда? Ты завтра никуда не поедешь?
— Сам себе хозяин, могу завтра, могу и послезавтра. Дома дел полно.
— Прямо мысли мои читаешь. Мне ведь и продуктов надо б накупить на субботу-воскресенье. Ну, слава богу, гора с плеч!
А Рой все раздумывает, как бы ее спросить про лес-то? Может, выложить напрямик: слыхала, мол, что гостиничные владельцы задумали? Уж было заготовил, с чего начать: «Знаешь, тут неприятность одна, прямо не знаю, что и делать». Но Рой не успел произнести это вслух, потому что Карен уже вышла и направляется к своей машине.
— Мне машину к двенадцати отвозить, а пока поеду, продуктов накуплю, Тигра заберу, он у ветеринара. Говорила, ему ухо изгрызли собаки? Можно вечерком за грузовичком заскочить? Я сама заправлюсь.
Ну вот, Тигр у ветеринара! А это небось денег стоит. Ладно, днем сам бак залью.
Карен уезжает, а Рой тотчас садится в грузовичок и едет в лес, на то самое место, где был вчера. Может, к Перси заехать, порасспросить? Да нет, решает он. Перси увидит, что меня разобрало, да еще перестарается, присочинит с три короба. Снова Рой подумал: не поговорить ли с фермером? Снова, как вчера, решил, что ни к чему.
Рой оставляет грузовик на тропинке, что ведет в лес. Скоро тропинка оборвется, но Рой, не дожидаясь, сворачивает с нее. Он ходит по лесу, высматривает подходящие деревья, а деревья — совсем такие, как вчера, никак не скажешь, что их втянули в такой грандиозный вражеский сговор. Рой спешит, будто ему кто-то наступает на пятки. При нем цепная пила и топор. Если кто придет сюда и грозно спросит, что он тут делает, Рой ответит: он здесь с разрешения фермера-владельца и ни о каких других контрактах и слыхом не слыхал. Он скажет, что не уйдет отсюда, пусть фермер сам явится, сам ему велит убраться. Рой ловит себя на том, что говорит вслух.
— Кроме него, никто не имеет права! — говорит Рой сам себе, как Перси Маршалл.
В лесу не то, что на улице, только успевай под ноги смотреть. Рой понимает: это потому, что испокон веку валится бурелом, земля вспарывается корнями, а упавшие стволы гниют. Там, где сгнили, — бугорки, там, где корни переплетаются, — ямки. Рой ведь читал где-то — совсем недавно, никак не может вспомнить где, — будто считается, что повелось так издавна, сразу после ледникового периода, когда лед, застывая между пластами земли, вспучивал ее причудливыми буграми как и сейчас в Арктике бывает, а где землю не расчищают, не возделывают, там бугры так и остаются.
И вот случается то самое — и невероятное и естественное, — что может произойти с любым безмозглым раззявой в лесу, скажем, с постояльцами гостиницы «У реки», для кого лес — место прогулок, куда отправляются в легких ботиночках, а не в сапогах, и где под ноги смотреть необязательно. Так вот, происходит то, что никогда не случалось с Роем, хотя он наведывался в лес тысячу раз, не случалось и не могло случиться. Сыплет легкий снежок, ложится на землю, покрытую сухими листьями, скользко. Нога Роя скользит, подворачивается, а в это время другая внезапно проваливается в заснеженное месиво сучьев, и уходит так глубоко, гораздо глубже, чем можно ожидать, и не чувствует под собой опоры. Это все означает: Рой, бродя по лесу в растрепанных чувствах, угодил, можно сказать, в такое месиво, куда ступают осторожно, боязливо, а если можно обойти, не ступают вовсе. Ну ладно, угодил, что же дальше? Не в нору же попал, в самом деле! Рой закачался, не устоял, и — быть того не может! — Рой падает: Рой лежит на земле, и та нога, что скользнула и подвернулась, оказывается зажатой другой. И эту другую медленно затягивает вниз, в бурелом.
Рой пытается вытянуть ногу. Оба колена сводит боль. Одно ушибло при падении, другое зашибло топорищем. Рой хватается за ствол молодой дикой черешни и медленно подтягивается кверху. Становится на обе ноги, наклоняется за пилой и… чуть не падает снова. Боль, возникшая где-то в пятке, пронзает тело до самого сердца. Рой выпрямляется, еще не понимая, откуда боль, но инстинктивно стараясь не становиться на ту ногу, что, скользнув, подвернулась. Вот она, боль, где. Не в пятке — в лодыжке. Рой выпрямляет ногу, осматривает: осторожно, еле-еле наступает на пятку. Резкая, нечеловеческая боль. Не может быть, что она не исчезнет; не может быть, что нельзя идти. Это не вывих, скорее всего растяжение. А, какая разница! Рой понимает, надо привыкнуть к боли, надо терпеть; это сначала так больно, потом будет полегче. Он пытается идти и не может. Он боится ступать на больную ногу. А вдруг перелом? Перелом голени — хотя это не так уж страшно, такое и у старух бывает, когда поскальзываются. Рой решает, что ему еще повезло, могло куда как хуже случиться. Перелом голени, пустяки, ничего особенного. Однако Рой не может сделать ни шагу. Он не может идти.
Наконец до него доходит: чтоб добраться до грузовика, придется оставить здесь топор и пилу, лечь на землю и ползти. Рой опускается на четвереньки и ползет из леса по своим собственным, уже заносимым снегом следам. Проверяет, застегнута ли «молния» на кармане, где ключ от грузовика. Мотает головой, стряхивает шапку, она падает в снег. Козырек мешал глядеть вперед. Теперь снег падает прямо ему на голову. Рой считает, что избранный им способ передвижения — ползком — не так уж плох, во всяком случае, осуществим, хоть и ноют колени. Теперь Рой движется осторожно, проползая по бугристой земле через валежник и молодую поросль. Даже если перед ним оказывается легкий уклон и можно скатиться, Рой не рискует — боится боли в ноге. Слава богу, что на пути не попадаются болотца; слава богу, что он, не медля ни минуты, решился ползти к грузовику — метель усиливается, следы его сапог почти занесло. Если б не они, нелегко бы пришлось: прижавшись животом к земле, искать дорогу через лес.
Все, что с ним произошло, что сначала казалось немыслимым, постепенно становится привычным… Он ползет, упираясь руками и коленями, припав к земле, осторожно ощупывает валежник под собой — не гнилой ли? — затем переваливается через него животом, загребая руками прелые листья, землю, снег — в перчатках неудобно, не уцепишься пальцами как следует, не разберешь на ощупь, что под тобой, голыми пальцами лучше: вот так он ползет, и ничего его больше не удивляет. Теперь он не вспоминает ни про топор, ни про пилу, брошенные где-то там, хоть едва уговорил себя оставить их. Рой даже не раздумывает над случившимся. Случилось, и ладно. Ему все явственней кажется, что иначе и быть не могло. Впереди маячит довольно крутой бугор. Добравшись до подножия, Рой радуется, что столько прополз, но одновременно ему страшно подумать, какой тяжелый путь еще предстоит. Он передыхает, греет руки за пазухой. Ему почему-то вспоминается Карен в своей красной лыжной куртке, и он решает, что Лайла права: нечего за других переживать. Рой ползет вверх на бугор, где можно подтягиваясь на локтях. Были бы у них детишки, он бы наверняка за них волновался. Лайла, которая считает, что волноваться вообще ни к чему, все же волнуется за Роя, хотя больше потому, что он мало работает. Все эти мысли тянутся у него в голове, кажется, где-то сольются воедино, но они не сливаются. Рой движется вперед, цепляется за все, за что можно уцепиться, упираясь в землю ноющими от боли коленками. Пару раз он срывается, скользит назад, но удерживается. Нам не дано знать, что думают другие, что они чувствуют, проносится в голове у Роя. Нам не дано знать, что думают другие про себя.