Лёшенька
Шрифт:
– Ты молодой, живое о живом думает, – отозвалась мать.
– Ни о чём таком я не думаю. Будем вдвоём с Лёшкой жить. Потеплеет чуть – пойду дом в порядок приводить, пахать и сеять надо-тка. Чужой хлеб я есть не привык, – сказал как отрезал.
Мать пробовала возразить, что мужик ни хлеба испечь, ни щей сварить не сможет. И постирать, и прибрать, и корову подоить надо.
– Ты научишь, сестрица Вера. С голоду не помрём. Так ведь, Лёшка? – подмигнул показавшемуся в дверях сыну.
– Так…
4
Как
Закрытые ставни не пропускали свет, в горнице было холодно и сыро. Тонкий луч света, пробивающийся из щели, осветил фотографию на стене. Юная Софья в голубом подвенечном платье, и молодой безусый Костя в костюме с жилеткой.
Константин снял фотографию, отер пыль рукавом, поцеловал холодное стекло:
– Будем дальше жить, Софья. Я и Лёшка…
Он открыл ставни – в окна ворвался солнечный свет. Сразу стали видны грязь и тенета в углах. Константин принёс дрова из поленницы, затопил печь. Дрова затрещали, оранжевые языки пламени жадно набросились на поленья, будто голодные. Константин нагрел воды и целый день мыл, чистил, скрёб… Застелил чистым бельём постели, разостлал домотканые дорожки по полу.
– Ну вот… Теперь всё, как при Софьюшке было.
***
Мать тревожно следила как Константин запихивает свои и Лёшкины вещи в мешок, потом не выдержала:
– Может поживёшь у нас ещё, братец Константин?
– Пахать надо, земля ждать не будет, сестрица Вера.
– Оставь хотя бы Лёшеньку…
У Константина опустились руки.
– Вера, да ведь говорили уже. Я решил: Лёшка будет жить со мной.
– А коли женишься? Ты молодой, не будешь век один куковать.
– И не думаю об этом. А ежели моей жене Лёшка придётся не по нраву, то такая мне не нужна.
Мать всплакнула, провожая Лёшеньку, и взяла слово с Константина немедля известить её, если Лёшенька или сам братец заболеют, не дай бог, если помощь понадобится. Константин обещал.
***
Всё складывалось хорошо. Константин вспахал и засеял рожью свои полторы души земли, спасибо соседу – выручил лошадью. Научился варить щи, кашу и другую нехитрую еду. Хлеб никак не удавался ему – это оказалось целой премудростью, не мужицкое дело с квашнёй возиться.
За небольшую плату хлеб печь вызвалась соседка Матрёна, а дочка её, Феня, приносила утром пышный румяный каравай, завернутый в чистое полотенце.
Стала замечать соседка, что Феня всё самое лучшее надевает, когда хлеб несёт. «Кобеднишные» полусапожки, кофточку новую, один раз на Пасху надёванную, у зеркала крутится.
«Невестится девка, – думает баба, перед вдовцом колченогим прихорашивается.
Матрёна невольно хмурится. Бабка Клава, у которой не язык, а жало змеиное, шепнула, что Феня с Константином в лес вдвоём уходят. Врёт, поди, но следить надо…
– Феня, курей покорми и яйца собери, хлеб я сама отнесу.
– Маменька, да я уже собралась…
– Сказано – иди к курям!
Феня насупилась, нехотя надела старую рубашку и сарафан и вышла из избы.
Ой, неспроста тревожится Матрёна. Девка – просто загляденье выросла: личиком пригожая, рослая, статная, коса золотистая в руку толщиной.
Как было Константину не залюбоваться на такую красавицу?
Каждый день ходит Феня, хлеб приносит. Во всё лучшее одевается, будто на праздник какой собралась.
Константин с ней ласково разговаривает, Феня краснеет и ещё пригожее делается.
– Спасибо за хлеб, Аграфена Ивановна. Может, чайку с нами?
Феня соглашается на чай, присаживается на краешек лавки. Она пьёт чай, стесняясь, и не знает куда девать глаза.
– Грибов нынче много… – говорит Константин. – Люблю грибки! Завтра надо будет наведаться в лесок. Хотите со мной по грибы, Аграфена Ивановна?
Фенечка вспыхивает, как маков цвет. Грибов ещё нету, если только сморчки какие попадутся. Ну а что? Сморчки – тоже вкусные грибы, ежели их в сметане…
Феня кивает, бросая быстрый сияющий взгляд на Константина. Сердечко у неё так и трепещет.
На другой день Фенечка говорит матери, что идёт с подружками погулять, а сама уходит в лес с Константином. Возвращается она с припухшими губами и словно бы опьяневшая…
***
После сенокоса мать решила проведать зятя и Лёшеньку. Сговорилась с Антипом, чтобы подбросил до развилки, тот не отказал. Наскоро пили чай, разговаривая шёпотом, чтобы не разбудить Яшку. Полинка ещё с вечера взяла с матери обещание взять её с собой. Она соскучилась по братику, и теперь чинно сидела на скамье, наряженная в розовое ситцевое платье, с лентой в русой косе, боясь испачкать и измять свой наряд. Осторожно трогала мочки ушей, в которых красовались мамкины бирюзовые серёжки.
– Жозефина! – обрадовалась Полинка, увидев рыжую лошадь у ворот. – Мама, идём скореича, дядя Антип приехал.
Она первая выскочила на крыльцо и побежала угощать свою любимицу припрятанным кусочком сахара.
Мать подхватила корзину с ржаными пирожками и кринкой сметаны, вышла, тихо притворив дверь.
От развилки до деревни с версту ходу. Полинке идти весело, она собирает цветы по обочинам, ловит струящихся возле самого лица бабочек.
– Мам, а ты знаешь куда идти? – беспокоится она.