Лесная кукла
Шрифт:
– Ты симпатизируешь ему? Уверен, что это не он убил эту женщину? Что он не знаком с ней?
– Он вызывает доверие. К тому же, какой ему был смысл вызывать полицию в лес, чтобы тотчас же признаться в убийстве. Если бы он ее убил, то просто сбежал бы. Да и само убийство, этот антураж – явно же кто-то все это организовал, срежиссировал. Труп явно не собирались закапывать, его слегка присыпали землей. Платье на женщине тоже какое-то странное, и не по фигуре, и по возрасту, что ли… Это же не молодая девушка с дурным вкусом.
– Как это «не молодая»? Ты же сам сказал: молодая
– Да, именно женщина. Я хотел сказать, что это платье больше подошло бы для совсем юной девушки, девчонки… Знаешь, если бы ты сама увидела его, то поняла бы, что оно какое-то странное. Вроде бы материя новая, то есть платье новое, но какое-то нелепое, словно его сшили впопыхах.
– Ничего себе! С чего это ты так решил?
Но Павел вместо ответа поцеловал ее. И снова отпрянул от нее в страхе, что их могут застать.
– Я хочу поехать в Сапроново, – сказала она.
– Это еще зачем?
– Попробую выяснить, каким образом это место связано с Агневским.
– Ты всерьез решила помочь нам? – с недоверием спросил Павел.
Женя хотела было уже обидеться, но передумала. В сущности, что обидного в его вопросе?
– Поедем туда вместе? – набравшись решимости, спросила она. Как в ледяную прорубь прыгнула.
– Да я только с радостью. Позже напишу тебе, когда смогу, договорились?
С большим чайником оба вернулись на террасу.
Женя настояла на том, чтобы мужчины выпили хотя бы по чашке горячего чаю.
Примерно через полчаса приехал Агневский.
5. Май 2024 г
Надя
Вот уже пять месяцев, как Виктор спал в гостиной на диване. Каждое утро он сворачивал одеяло и простыни с подушкой, чтобы потом, когда Надя проснется, либо самому отнести в шкаф в спальне, либо, если она еще спит, она сделает это сама.
Виктор, человек мягкий, внешне никак не выказывал свое возмущение поведением жены, признавшейся ему в том, что у нее есть любовник.
Вся их семейная жизнь со стороны выглядела так, словно ничего и не произошло. Супруги по-прежнему разговаривали друг с другом, ужинали, если к тому времени Виктор возвращался из больницы, вместе обсуждали какие-то бытовые мелочи. Перед сном желали друг другу спокойной ночи, разве что не обменивались дежурным поцелуем. Иногда вместе смотрели телевизор, бросая по забывчивости какие-то реплики, комментируя фильм, но потом, спохватившись, вспоминая, что теперь они должны вести себя как-то иначе, надолго замолкали.
Надя понимала, что муж страдает, и время от времени жалела о своем признании. Могла же промолчать, не говорить о Юре. Но ее же так распирало поделиться с ним своими чувствами к любовнику, так хотелось чуть ли не поддержки, что она не выдержала и рассказала, оправдывая свой идиотский поступок желанием быть честной с мужем.
А разве честно после этого жить с ним под одной крышей, разговаривать с ним, как ни в чем не бывало, вместо того, чтобы чувствовать себя виноватой. Призналась мужу в любовнике, как если бы призналась в какой-то дурной болезни, мол, посочувствуй мне,
Иногда Надя бросала на мужа долгие задумчивые взгляды, словно надеялась по выражению его лица понять, что же он испытывает. Злится ли на нее, копит ли свою обиду или вообще задумал что-то нехорошее, тайное, что положит конец их семейной жизни, разрубит их жизни на две части – до и после признания. Поделился ли с кем-то из своих друзей бедой? Посоветовался ли? Или молчит и делает вид, что ничего не произошло, что он по-прежнему счастлив со своей женой? Каково ему живется?
Сколько раз она пыталась представить себя на его месте, когда не она, а он признается ей в том, что у него другая женщина. Когда он с жаром рассказывает о своей непреодолимой страсти к другой женщине, что просто сгорает, погибает, что не может без нее. Но и ей, своей жене, не может больше лгать. Хочет, чтобы она спокойно отпускала его на свидания. Да уж…
Бред какой-то! А может, ему еще и рубашки гладить, провожая его к любовнице? И вот он уходит, и она прекрасно знает, куда, к кому и что он собирается там делать, а она, Надя, остается дома одна. Садится перед телевизором, хрустит чипсами или печеньем и смотрит очередной сериал. И на душе у нее спокойно, она счастлива.
Но это же полная чушь! При одной только мысли, что у Виктора тоже может быть любовница, ей становилось не по себе и, представляя себе какую-нибудь молоденькую медсестру в больничных декорациях, разложенную им на столе ли, диване с задранным медицинским халатиком, Надя от выдуманной ею же картинки стискивала зубы и от досады готова была заплакать.
Она не могла не заметить, что Виктор чаще стал работать по ночам. Ночное дежурство – вот прямой путь к измене. В тихих больничных коридорах, кабинетах, на кушетках – Наде повсюду виделись его любовницы. И вот решив, что ее чувство вины становится уже невыносимым, что слишком уж тяжело на душе, она предположила, что избавиться от этого она сможет одним-единственным способом, уличив в измене мужа. Именно уличив, застав, застукав… Вот тогда она, такая честная и открытая перед мужем, окажется на высоте, а ему придется еще перед ней извиняться, оправдываться.
И вот однажды поздно ночью она вызвала такси и поехала к нему в больницу. И застала его, застукала, спящего в тихой и пустой ординаторской за ширмой на диванчике.
Увидев его, Надя почувствовала, как в носу у нее защекотало, как глаза наполнились слезами – так ей стало жалко своего Виктора.
Тотчас появилась медсестра, но, увидев ее, Надя приложила палец к губам, не будем его будить, милая… И уехала домой.
Вот только та самая страсть, в которой она призналась мужу, как раз после этого признания утратила свой пыл, поблекла. Надя стала как бы даже тяготиться ею. Да, ей было приятно встречаться с Юрой, она наслаждалась в его объятиях, но что-то все равно изменилось, какая-то особая сладость исчезла, словно она расплескала часть своих чувств во время разговора с мужем.