Лесная невеста. Проклятие Дивины
Шрифт:
Из всех наблюдавших наиболее готов к этому оказался Зимобор – ведь он вчера уже видел Углянку и знал, кто скрывается под шкуркой черной ведуновой кошки. Он и опомнился раньше других. И первое, что пришло ему в голову – баба ведь живая, не то что две красотки из реки, а кругом снег!
Растолкав кметей, он подбежал к Углянке, сорвал с себя походный овчинный кожух, завернул в него женщину, подхватил на руки и бегом понес к святилищу. Ближе него жилья не было, а женщину требовалось как можно скорее внести в тепло, укрыть, согреть и успокоить.
Три старухи у ворот испуганно отшатнулись в стороны. Они тоже видели кое-что, но основное действо
Оставив Углянку на попечение женщин, Зимобор вернулся на берег и подобрал венок. Тот снова был высохшим и источал едва заметный аромат. Сделав свое дело, он опять уснул, свернул свою чудодейственную силу до тех пор, пока она в следующий раз не понадобится избраннику вещей вилы.
Негромко гомоня, кмети тоже скатились на лед. От пригорка к берегу и святилищу толпой бежал народ, а впереди всех мчался Хотила.
– Там, там! – Зимобор махнул рукой в сторону валов. – Там твоя жена! Иди погляди, она ли, не подменил ли колдун проклятый! Да пошли кого-нибудь домой за одеждой, а то ей на люди и выйти не в чем! Кошачья шкурка ей теперь маловата будет!
Запыхавшийся Хотила только взмахнул руками, развернулся и побежал к святилищу, скользя на утоптанном снегу.
– Э! – Коньша наклонился и выковырял что-то изо льда. Это что-то было такое маленькое, что загрубелые пальцы парня едва могли его ухватить. – Гля! Это что же? Не пойму, то ли ледяная крошка, то ли жемчуг!
– Где? – Кто-то рванулся к нему посмотреть, а кто-то вместо этого нагнулся и вскоре уже выцарапывал из льда собственную добычу.
Весь путь водяных дев от полыньи к тому месту, где стоял перед ними Паморок, был усеян небольшими жемчужинами. Частью они оказались на поверхности льда, частью вморозились поглубже, и смоляне долбили лед ножами, чтобы до них добраться.
– Красота какая! Да ведь весной растает, поди! – вздыхал Предвар, держа на ладони три-четыре жемчужины (одна оказалась ледяной каплей и впрямь начала подтаивать).
– Но они же настоящие! – Достоян тоже вертел перед собой перламутровую слезку, зажав в кончиках пальцев. – А если настоящие, то как же они растают?
– Ну, дела… – пробормотал Зимобор и окинул взглядом верную дружину, которая в поисках жемчуга ползала по льду, как детвора по песку летним днем. – Ладно, хватит шарить! Мы теперь с этой Сежи-реки и не такую добычу возьмем!
Как вчера, к святилищу сбежалось все поголовно население Заломов, кроме малых детей и неходячих стариков. Кмети в три десятка голосов пересказывали виденное, даже спорили друг с другом, а родовичи ловили каждое слово, обмениваясь охами и восклицаниями. Сежан удивляло, что они сами не догадались еще пять лет назад прижать ведуна к стенке и потребовать возвращения Углянки. Теперь, когда Паморок исчез, он уже не казался страшным.
Зимобор пошел в святилище. В обчине у горящего очага сидела Углянка, на которую женщины уже надели какую-то широченную «печальную» сорочку и завернули в кожух. Она еще плакала, но уже от радости, икая и всхлипывая.
– Матушка! Родимая! – причитала она. – Свет белый опять вижу! Да как теперь… Не примут ведь меня люди! Скажут, кошкой бегала, болезни напускала! Да разве
– Ты, того, не плачь! – совершенно ошалевший Хотила то брал ее влажную горячую руку, то гладил по непокрытым спутанным волосам, то заглядывал в лицо. – Не плачь, устроится… Все у нас сладится… Главное, нету этого оборотня проклятущего…
– Кошкой меня дразнить станут. Не захотят знаться со мной, скажут, оборотница проклятая! А разве ж я винова-а-ат-а-а!
– А люди что! Ну их, людей-то! – Хотила утешающе махнул рукой. – Если обидит кто, так мы уйдем! Детей возьмем да и уйдем! Нерадке жену сосватаем, поставим двор себе за прошлогодним палом и будем жить лучше прежнего! Ух, и попался бы мне теперь тот гад ползучий!
«Такую бы удаль тебе раньше! – подумал Зимобор. – А то ведь пять лет ждал, пока князь придет!»
Но он понимал, что не совсем прав. Где Хотиле было взять венок вилы, который помог бы ему и понять мяуканье кошки, и избавиться от ведуна?
А впрочем… Приди к нему Дивина кошкой или хоть мышкой, разве бы он ее не узнал? И разве хоть какое-то ведовство его остановило бы тогда?
К чести сежан, они не стали отказываться от уговора, и уже на следующий день Зимобор начал собирать дань. По десятку-другому разослав в гнезда, он велел пересчитать дворы, собрать условленную подать – мехами или такими товарами, какие окажутся. Заодно десятники подсчитывали про себя количество мужчин, годных для ополчения, невзначай осматривали их оружие – те же луки, топоры и рогатины.
В благодарность за спасение Углянки Хотила дал Зимобору своего второго сына, Нерада, в провожатые, чтобы показал дорогу от истока Сежи до Жижалы, по которой полюдью предстояло идти на юг, к реке Угре.
– Смотри, не обмани, верни парня! – приговаривал Хотила, похлопывая по плечу своего семнадцатилетнего отпрыска. – Он мне в доме нужен, летом женить будем!
– А что, я в дружину пошел бы… – бурчал под нос Нерад, понимая, что отец едва ли такое одобрит.
– Если род отдаст, я возьму. – Зимобор кивнул. На Сеже Нерад был почти тот же княжич, а иметь при себе людей из местной знати было и удобно, и выгодно. – Если на другой год отец отпустит – милости просим. Может, даже вместо дани тебя засчитаю, мне люди нужны. А потом как из отроков в кмети выйдешь, будешь долю в добыче получать, еще домой родичам богатства присылать. Так что подумай, отец, женить его или погодить малость!
– Эх, княже, умеешь ты людей уговаривать! – Хотила сдвинул шапку на затылок. – Не человек, а чисто соловей! Любят тебя боги, вижу. Потому и сказал мужикам, что с тобой дружить надо. А от белки не обеднеем, поди. Только вот что я тебе скажу. На Жижале тебе не так легко будет, как у нас тут. И мы, конечно, за топоры взяться могли бы, да сколько их тут, наших топоров! А на Жижале иное дело. Там ведь не я и не Быстрень – там Оклада сидит.
– Что за Оклада такой?
– Над всеми тамошними старейшинами старший, сам дань собирает. Не так чтобы много, и не каждый год вроде, и все на дело – город поправить, чтобы стены не гнили, валы не ползли. А кто ему не платит, того он, говорит, отсидеться в городе, случись что, не пустит. Вот и платят. Жить-то все хотят.