Лесная обитель
Шрифт:
«Они оплели ее своими сетями, – с ужасом думала девушка, сидя в ту ночь подле Лианнон, когда все было кончено. – Они околдовали ее, чтобы она беспрекословно выражала только их волю!»
Возможно, именно по этой причине иногда случалось и так, что дух Великой Богини не вселялся в Верховную Жрицу, хотя она с точностью соблюдала весь обряд. Тогда Лианнон отвечала, как подсказывала ей собственная мудрость, а может быть, она просто произносила то, что накануне говорили ей жрецы. Эйлан казалось, что такие церемонии наиболее мучительны и изнурительны для старой женщины. Но даже когда она по-настоящему впадала в транс, Богиня давала ответы только на те вопросы, которые ей задавали.
Когда Эйлан наконец открылось коварство деяний друидов, она была возмущена до глубины души. Ей хотелось немедленно, сию же минуту выплеснуть свое негодование, но кому сказать об этом? Кейлин в это время не было в Лесной обители: Лианнон послала ее с поручением к новой царице какого-то племени. А Миллин девушка беспокоить не хотела – она и без того жила в крайнем волнении, так как скоро должна была родить. Когда же у Эйлан появилась-таки возможность поделиться своими открытиями с теми, кому она доверяла, девушка поняла, что вряд ли кого удивит своим сообщением. Во всяком случае, для Кейлин и Диды интриги друидов давно уже не были тайной. Теперь ей стало ясно, о чем порой так яростно спорили эти женщины и почему Кейлин опекала Лианнон с нежной заботливостью и в то же время часто злилась на нее.
Но ведь Лианнон наверняка понимает, что друиды используют ее в своих целях. Она пришла в Лесную обитель не по принуждению; она знала, что должна будет подчиняться власти жрецов. И если им удается выражать через нее свою волю, значит, это происходит с ее согласия.
Именно так и обстояли дела в Лесной обители, когда пришла пора праздновать очередной Белтейн, где Эйлан должна была прислуживать Лианнон во время церемоний. Почти три года миновало с того дня, как она впервые переступила порог святилища.
Глава 11
Близился праздник костров, уже третий с того времени, как Гай расстался с Эйлан. Молодой римлянин не наведывался в земли ордовиков более двух лет. Отец больше не заговаривал с ним о женитьбе на дочери Лициния. Он откомандировал сына в распоряжение наместника, и Гай два года провел в походах в составе армии Агриколы. Легионеры действовали в южной части Каледонии, пытаясь усмирить местные племена. Разбойники, вроде тех, что погубили семью Бендейджида, представляли собой немалую опасность, но главная угроза власти римлян над Британией исходила от непокоренных народов севера. Боевой офицер римской армии не мог позволить себе долго предаваться горю. Гай добросовестно выполнял свой долг перед империей, и, если при виде какой-нибудь девушки со светлыми волосами и печально-серьезными глазами у него ныло сердце, он старался не показывать этого на людях.
Гай прекрасно зарекомендовал себя по службе, и, когда военные действия в Каледонии были на время приостановлены, ему в качестве поощрения за проявленную доблесть поручили доставить в Деву раненых; остальные солдаты XX легиона строили укрепления в горах Каледонии. И вот он снова оказался в южной части страны. Рысью погоняя коня, Гай двигался во главе отряда регулярных войск по дороге, ведущей к Девичьему Холму; рядом с ним ехал центурион.
– Мы хотим послать на праздник костров кого-нибудь из наших людей, – сказал ему отец, – надежного человека, чтобы наблюдать
Но как только взору Гая предстала голая вершина холма, который островком возвышался посреди необъятного зеленого моря, и слух его уловил мычание согнанных на праздник коров, воспоминания с новой силой разбередили ему душу. Не отрывая глаз от холма, Гай осадил лошадь; центурион отрывистым окриком остановил отряд.
– Вроде пока все тихо, – заметил центурион. – Ярмарки везде одинаковые. Правда, во время религиозных празднований возможны всякие безобразия. – Солдат расхохотался. К этому времени Гай уже понял, что центурион принадлежит к числу тех словоохотливых натур, которые могут болтать без умолку, отнюдь не ожидая от собеседника ответных реплик. – Первые три года моей службы в легионах я провел в Египте. У них там каждый день праздник в честь какого-нибудь бога. Иногда уличные шествия кончались столкновениями в центре города. Вот уж то были потасовки так потасовки!
– Занятно, – вежливо отозвался Гай, хотя на самом деле ему было глубоко безразлично, где служил его спутник: в Египте или на краю света. Перед ними возвышались ворота, через которые вместе с семьей Бендейджида он входил три года назад, чтобы посмотреть на праздник Белтейн. Маленькая Сенара вприпрыжку бежала впереди них, заливаясь радостным смехом.
Как и тогда, Гай был в одежде британца, потому что теперь ему поручено наблюдать за порядком на празднике, но счастливого семейства Бендейджида больше не существовало.
– Ну и как там в Египте? – торопливо проговорил он, пытаясь отогнать нахлынувшие воспоминания.
– Да так же, как и всюду, – зевая, ответил центурион. – Огромные храмы и баснословно богатые цари, а на рынках полно нищих и убогих. Правда, там было тепло, – добавил он и поежился. – Я бы не отказался сейчас немного погреться на солнышке. Здесь, в Британии, слишком уж холодно и все время льет дождь.
Гай взглянул на затянутое тучами небо. Центурион прав; сам он до сих пор не обращал внимания на погоду. Что ж, хорошо, что сегодня пасмурно. Снова увидеть холм, утопающий в ярких лучах солнца, как тогда, было бы выше его сил.
– А ты, я вижу, ничего не имеешь против такой погоды, – с завистью заметил центурион. – Ты ведь родился в Британии, не так ли? А я родом из Этрурии. В наши дни истинных латинов среди легионеров почти нет. Я объездил почти всю империю – воевал в Египте, в Испании, в Парфии. В битве с парфянами от моей когорты остались только рожки да ножки, а потом меня произвели в центурионы – скорей всего, потому, что я оказался одним из немногих, кто остался в живых, – и послали сюда. Если эта страна и впрямь находка Аполлона, я бы сказал, что у него плохой вкус.
– Спешимся здесь. – Гай наконец-то собрался с духом. – Пусть кто-нибудь останется с лошадьми. Там слишком мало места.
Позади них послышалось мычание коров; через ворота прогоняли еще одно стадо. Центурион скомандовал солдатам уступить дорогу скоту. Они с Гаем тоже отошли в сторону.
– Незачем лезть под копыта, – лениво добавил центурион. – Не знаю, как ты, а я отнюдь не желаю, чтобы скотина отдавила мне ноги. Они мне еще пригодятся. Ну что, двинемся дальше?
Гай вздохнул. Ему ужасно не хотелось входить в ворота, но ведь он – римлянин и не может позволить, чтобы горестные воспоминания мешали ему выполнять свой долг. Поежившись, Гай надвинул на голову край накидки.