Лесниковы байки. «Пышонькина куколка»
Шрифт:
Это, конечно, так, а с другой стороны… Дело не идёт, одна за другой беды сыплются на несчастную Савельеву головушку! Батюшка вон как осердился на него, грозит наследства лишить, в службу отправить… А ещё…
Да, было здесь и «ещё». И это самое «ещё» было важнее всего остального, даже батюшкиного гнева и уплывающего наследства!
Лизонька Михайлина была младшей дочерью Гаврилы Терентьевича Михайлина, державшего небольшую кожевенную мануфактуру. Дела его шли превосходно, потому по улице он ходил с тростью, сверкавшей серебряным набалдашником. Шуба, подбитая дорогим собольим мехом, всегда была распахнута – отличался Гаврила
Так вот… Лизонька была чудо как хороша собой! Савелий Пышнеев млел и терялся, словно юнец, не знал, куда девать руки, а речь его становилась невнятной и смешной… Лизонька смеялась, помахивая веером, прикрывала томно глаза, чем ещё сильнее ввергала Савелия в эту сладкую пучину.
Несколько раз Савелий порывался поговорить с отцом Лизоньки, обозначив свои самые серьёзные намерения, но… На правах старшего Гаврила Терентьевич начинал разговор, и сразу переходил к делу – что прииск работает хуже, чем мог бы, что ремонт механизмов нужно было начинать раньше и пренепременно звать иностранных мастеров, и что Савелию по молодости лет надобно советы мудрые слушать, да батюшку почитать, чтобы наконец в люди выйти… Савелий краснел, бледнел, и всё никак не решался прервать мануфактурщика, чьи дела неизменно шли в гору, состояние у Михайлина было немалое! Вот в один из таких разговоров, помнится, было это на приёме по случаю именин меховщика Воскресенского, тогда Гаврила Терентьевич, пребывая в довольно благостном расположении духа и сказал, что выдаст дочь пусть бы даже не за человека с состоянием, но чтоб с заделом на будущее был жених! С головой на плечах, надёжный и при деле! И дело чтобы было серьёзным, на века, как говорится!
Савелий Пышнеев тогда и задумался – вот он и есть тот надёжный, с головой на плечах, и при деле… осталось только дело это вытянуть из ямы, что у Савелия пока не получалось. О том, что его стараниями и попало это дело в яму, Савелий и не думал!
Так вот, пожалуй, ради Лизоньки он бы и мог пойти на такие неудобства, как поездка к какой-то там знахарке, далеко в лес… И что там ещё Евдокия говорила? Нужно что-то подготовить в уплату, и денег дать Анфисе, чтоб она всё необходимое добыла… Что добыла, непонятно… Но Савелию это было всё равно! Бабы – народ хитрый, а уж Евдокия, та не раз хитрость свою показала, сколь раз перед матушкой и отцом Савушкины проказы обеляла!
«Да и не так дорого это всё мне и обойдётся, – думал Савелий, став подле окна, заложив руки за спину и покачиваясь с пятки на носок, – Сколько там надо Анфисе? Поди ж не сто рублей! Потом, что Евдокия говорила – масла чудийке, крупы… Тоже ненакладно! Особливо ежели учесть Лизонькино приданое, в случае успеха… Не то, чтобы он на наследство зарился, нет! Лизоньку он любит всем сердцем! И на всё готов, чтобы её получить в жёны! Вот раньше ради любви и не такие подвиги совершали, а тут всего лишь поехать куда-то… не так и далеко!»
К возвращению Евдокии в сопровождении Анфисы, несущей самовар, рыцарь Савелий был готов ехать хоть на край света! А потому усадил Анфису на стул возле камина и стал с пристрастием расспрашивать, что за чудийка такая, какой помощи у неё просить и может ли она в самом деле помочь!
– А то не получится ли так, что поеду я, по этакой погоде, да взамен мучений своих и затрат ничего и не получу, окромя насморку!
– Ты, Савелий Елизарыч, зазря не говори, люди про такое в этих местах давно говорят, про чудийку
– Ладно! – Савелий хлопнул себя по колену, – Евдокия Захаровна, выдай Анфисе, сколь там просит, пусть всё нужное достанет. И что в уплату – тоже соберите. Намедни поеду! Конюху скажите, пусть повозку крытую готовит, чтоб не застыл я по дороге!
– Ты, Савушка, конюху не говори, куда поедешь! – зашептала Евдокия, выпроводив Анфису, – Сказывай ему, что по делам прииска едешь, якобы мастера артельного нанять хочешь, чтоб дела поправил. Там, в Корчиновке, как раз живёт Степан Парамонов, раньше на прииске у батюшки твоего артелью управлял. Конюх наш ничего не заподозрит, поверит, а про тебя слухов нехороших не будет ходить! Понял?
Савелий кивал и гордился собой – вот он какой, ничего не испужался ради Лизоньки, даже непогоды!
Несколько дней спустя, промозглым дождливым вечером, когда дождь лил как из ведра, а суровый ветер трепал в разные стороны и мочалил кусты калины у забора, вернулась откуда-то запыхавшаяся Анфиса, старательно пряча плотно скрученный свёрток.
– Всё, завтра можно ехать! – шептала она встретившей её Евдокии, – Дороже она попросила, чем мы думали с тобой, ну, да я отдала… дело такое, сама понимаешь, не базар, чтоб торг устраивать!
– Вот и ладно, вот и ладно! – шептала Евдокия, поднимая повыше лампу и кутаясь в шаль, – Не запирай дверь, я сейчас конюху скажу, чтоб завтра до свету готов был! А ты ужин наладь, наливки поставь, которую Савушка любит, и пряников. Теперь у нас всё готово… можно отправлять его! А это…, – Евдокия кивнула на свёрток в руках Анфисы и перекрестилась, – Это в клети положи… там холодно.
За ужином глаза Савелия блестели, и не только от Анфисиной наливки! Он предвкушал поездку, кою он геройски совершит уже завтра ради Лизоньки. Всё было готово – Евдокия и Анфиса собрали и подношение знахарке, и то, что ей нужно будет для обряда, так Анфиса сказала! А он… он завсегда готов!
Глава 4.
Ещё не развиднелось небо, когда Евдокия поднялась с кровати. В эту ночь ей не спалось, всё думы ей мешали и не давали уснуть. Особливо после того, как не удержалась она и пошла-таки в клеть, глянуть на принесённый Анфисою свёрток. Почитай, за него серебром уплочено! А ну как обманули?!
Только ежели до того, как сходила в клеть, Евдокия не спала от дум – не обманули бы, а после того, как глянула на принесённое Анфисой… подумала, что теперича и вовсе спать забоится!
…Проворочавшись половину ночи, Евдокия поднялась, зажгла лампу, накинула шаль и тихонько вышла из комнаты. Клеть, как и кухня, возле которой была комната Анфисы, располагались в другом крыле, Евдокия шла по коридору и ей было как-то не по себе. Казалось, что в углах играют и мечутся какие-то странные тени, лампа в руке дрожала.
Из комнаты Анфисы доносился богатырский храп, сотрясающий стены, и от этого Евдокии как-то стало спокойнее. Анфису ничего не проймёт, спит себе, думала Евдокия, перебирая кисти шали, конечно, какая ей забота! Порядок в кухне навела, квашню поставила да спать завалилась! Эвона, как храпит, всех чертей распугала!