Лесной Охотник
Шрифт:
— Рад, что ты так думаешь.
Она покачала головой.
— Я не просто думаю, я знаю это.
Он кивнул, но про себя задался вопросом: интересно, знают ли об этом бомбы? Одна из них упала очень близко — возможно, через улицу или две за пределами парка. Рюмки и тарелки с золотыми кромками подпрыгнули на столе. Упавшее дерево поскребло по стеклу, словно когтями.
Франциска лишь улыбнулась. Майкл смотрел на нее, и ему отчего-то казалось, будто он никогда не видел ее прежде.
На вечеринке по случаю дня рождения Снеговика он сказал, что не боится. На деле это оказалось не совсем правдой: он не боялся лишь потому, что был хорошо подготовлен, поэтому страха у него не было, но опасения… опасения оставались, поэтому он старался
У него был выбор после миссии, включавшей в себя день-Д и вторжение Стального Кулака в Нормандию. Чесна ван Дорн предлагала ему отправиться в Голливуд вместе с ней. Про себя он взвесил это приглашение и рассмотрел все «за» и «против», поняв, что это значило пропасть где-нибудь в Канадской глуши, купить охотничью хижину вдалеке от людей и схорониться там, возможно, до конца своих дней.
Он решил, что не станет так поступать, и остался там, где был — в своем доме в Уэльсе. Навязал себе уже навязанное, как сказали бы британцы. И теперь он знал, что совершил ошибку. Ему нужно было уехать из Уэльса. Уехать и направиться туда, где его никто не стал бы искать. Где имя Майкла Галлатина было бы лишь пустым звуком. Он совершил ошибку, и вот теперь он здесь, в Берлине… сжимает руку Франциски Люкс.
Кем бы он ни был, он понимал, что был неполным. Ни одну его суть нельзя было назвать цельной. Он не смог бы жить в переполненном городе Голливуда, не сумел бы жить и в трехстах милях от ближайшего человеческого существа. Казалось, он лишь сейчас осознал, что нуждается в человеческом объятии ничуть не меньше, чем любой другой. И более того… (он считал это своим падением) ему хотелось человеческого тепла и в своем сердце.
Она была нацисткой и смотрела на мир, как нацистка. Между ними, по сути, был только секс. Глубокие и голодные поцелуи, укусы, крики страсти, движение бедер, экстаз плоти. О, да, в сексе этой женщине не было равных, но…
Следующая бомба упала еще ближе, и рука Франциски сжалась чуть сильнее, однако выражение ее лица не изменилось. Майкл боялся эту женщину, потому что она была той самой рекой, которая могла не дать ему пересечь себя, чтобы вернуться домой.
Передвигаясь медленно, дюйм за дюймом, он начал поворачиваться к ней на стуле. Она сказала бы, что не нуждается в защите, поэтому он не спрашивал. Он повернулся так, чтобы сидеть прямо напротив нее, повернувшись спиной к той картине, которую писал снаружи Бог Войны, и от его холста летели острые осколки.
Франциска продолжила беседу, которую они вели до того, как заголосили сирены — о проспектах для немецкого Гран-При, которые будут восстановлены после войны, и о ее намерении стать частью новой команды. Она знала устройство машины и снаружи, и изнутри, разбиралась в различных характеристиках двигателей, в тормозных системах, шинах и во всем остальном. Майклу было комфортно в этой беседе, ибо в ней он мог больше слушать, чем говорить, поэтому был избавлен от риска совершить глупую и грубую ошибку, хотя Франциска и предпринимала попытки поговорить с ним о его детстве и семье. Если бы она знала правду, подумал он, о том, что я с самого начала рассказываю ей только ложь, которую мне продиктовали в Англии…
Тогда не было бы никаких вопросов о его браке, о военном опыте. Не было бы вопросов с частотой раз в день о том, не поступил ли еще новый приказ отправляться на Восточный Фронт.
Примерно через полторы минуты бомба, которая — боялся Майкл — могла прекратить существование и его, и Франциски, упала в дальнем конце парка. В то же мгновение, когда они услышали свист падения и звук взрыва, раздался еще один громкий шум, напоминавший выстрел из пистолета. Майкл вздрогнул. Пол задрожал и затрещал, в воздухе взметнулась кирпичная пыль, а все фонари в ресторане угрожающе качнулись из стороны в сторону. Майкл повернулся на стуле и увидел первые трещины, которые прошли через окно по диагонали. Дальше он увидел, как гаснут фонари парка, а вдалеке пылает ярко-оранжевым пламенем загоревшееся здание, на которое упала бомба.
На востоке раздался новый взрыв — возможно, даже несколько, смешавшихся в один вихревой рев.
Затем снова были скрипы, хлопки и треск потерпевшего
— Когда-нибудь я хотела бы заняться парусным спортом, — сказала Франциска, когда управляющий и перепуганные посетители начали выходить из убежища. — В открытом море. По крайней мере, мне хочется попробовать. Как это звучит?
— Мокро, — ответил он. Примерно так же он мог описать сейчас состояние кожи на своем затылке. — Но с тобой я не рискнул бы пропустить такое приключение.
— За наше влажное приключение! — воскликнула она, поднимая свой бокал для нового тоста. — Когда-нибудь это случится. Ура!
Вечеринка журналистов «Сигнала» и его важных покровителей проводилась в частном особняке на Грабертштрассе. Место, как счел Майкл, выглядело так, будто архитектор в детстве слишком любил антураж пряничного домика лесной ведьмы, поэтому стены своих проектов превращал в подобие белой глазури, не стесняясь добавлять ее всюду: на дымовые трубы и башенки, которые словно были посыпаны корицей. По пути туда на «BMW» с открытым верхом сквозь зимнюю ночь Франциска рассказала Майклу кратко о тех, кто будет присутствовать на этом мероприятии: барон фон Поймал-Хлопок и его четвертая жена — долговязая шестнадцатилетняя Девушка-Паук, ловелас Зигги, который испробовал зигзаги по всем направлениям, герцогиня Ничего-не-Стоящая и так далее, плюс всякие телоспасатели и рукодержатели [18] для всей этой братии (или кого там еще они решили с собой протащить ради бесплатного шампанского и легких закусок, вроде сосисок в тесте с кунжутом).
18
® Охранники и помощники, на самом деле, но учитывая весь этот наркоманский абзац…
Сам вечер был ужасным, но шампанское лилось рекой и оказалось вполне сносным на вкус. Ансамбль камерной музыки тоже был не так уж плох. Груда бревен в огромном камине поддерживала нужное тепло, а люстры весело сверкали, создавая нужное настроение.
Майклу и Франциске пришлось разделиться вскоре после прибытия: ее украл седовласый мужчина — кто, Хлопок? — уведя ее через плотную толпу, желая поговорить с ней о ночном воздушном налете. Внезапно Майкла окружили четыре девушки, три из которых даже могли считаться весьма привлекательными, но у четвертой, к сожалению, была отторгающая кроличья улыбка, которая, впрочем, не мешала ей активно участвовать в беседе и изучать его железный крест. Они смеялись, держась на удивление близко друг к другу, как раскрашенные вагоны феерического товарного состава. Майкл изо всех сил пытался быть обаятельным, но каждая попытка давалась ему с большим трудом. И дело было даже не в том, что эти четыре девушки были не совсем в его вкусе. На деле… он понимал, насколько отличается от них всех Франциска, и осознал, что взглядом ищет ее. Он буквально чувствовал ее среди всех этих накаченных шампанским грустных людей-теней. Он хотел увидеть хотя бы блеск ее волос или игривое оголенное плечо, пока не сомкнулась толпа и не украла ее у него. Но и тогда Майкл понимал, что будет чувствовать, в каком направлении она движется. Он смеялся и разговаривал с дамами, но подспудно продолжал следить за тем, где находится Франциска. Между ними будто была протянута нить, способная преодолеть любое расстояние и не разорваться. По ней они могли снова найти друг друга.
Дамы продолжали болтать. Затем сквозь толпу он увидел, что Франциска стоит среди группы нескольких людей в униформе с бокалом шампанского в руке. Все военные были разного возраста, а она стояла в центре их компании, спокойно попивала шампанское и слушала их так, словно множество ловеласов нахваливало ей свой пах, а ей предстояло выбирать лучшего по техническим характеристикам.
Он не ожидал мысли, которая пришла ему в голову:
Это моя женщина.
И — словно она услышала эту мысль через всю комнату, сквозь говорящих наперебой собеседников — Франциска посмотрела на него, ловя блики огня очага в его взгляде, и коротко подмигнула ему правым глазом.