Лестница к звездам
Шрифт:
— И вам стало легче?
— Первое время — да. А когда я поверила в это окончательно, стало невыносимо. Из-за того, что не бывает красоты в чистом виде. Что она непременно должна уравновешиваться чем-то безобразным. Потом я увидела, как из того дома выходила симпатичная нафталиновая старушка. Это меня успокоило.
— Почему вы уверены, что играла именно она?
— Я так хочу. А вдруг за роялем сидит кто-то такой же прекрасный, как музыка, которую он играет? Я ведь с ума сойду. И его сведу своей любовью.
Ее
Ему вдруг захотелось сделать с этой женщиной то, что он делал со всеми нравившимися ему девушками: коснуться обеими ладонями ее сосков, медленно соскользнуть ниже, еще ниже — до той самой точки, от соприкосновения с которой начинается блаженство… Он так бы и поступил, будь перед ним его сверстница, которая, как он знал, сама хотела бы того же. Но он не знал желаний этой тридцатипятилетней женщины, с которой так неожиданно оказался наедине.
Тут Адаму пришло в голову, что стихия разыгралась только ради того, чтоб они сошлись вместе. Что она лишь сила, которой велено исполнить волю Бога или Судьбы. Что они оба всего лишь пешки в чьих-то властных руках.
— А знаете, почему разыгралась буря?
Он с нетерпением ждал ее ответа.
— Кто-то рассердился на нас с вами за то, что мы до сих пор незнакомы. — Она рассмеялась чувственным смехом. — Меня зовут…
— Тебя зовут Ева, — неожиданно вырвалось у него.
— А тебя я буду называть Адамом.
— Не хватает костра и шкуры мамонта. Правда, еще рановато — Бог не успел отделить тьму от света, — тихо сказала Ева.
Тьма в пещере и в самом деле теперь была космическая. Дождь, похоже, прекратился, но ветер бушевал с утроенной силой. Море уже грохотало у самого входа в пещеру.
— К нам теперь можно попасть только из-под земли, — заметил Адам. — Раньше утра нам не выбраться. Но мы в полной безопасности — эту пещеру сможет затопить разве что всемирный потоп.
Как бы в ответ на его слова у входа с оглушительным грохотом разбился многотонный вал. Сперва до них долетели мелкие брызги, потом ступни ощутили холодное прикосновение воды.
— Стихия продолжает гневаться. Что бы это могло означать, Ева?
— Сперва нужно подыскать более высокое место и переселиться туда. А потом я непременно скажу тебе, Адам, что это означает.
Они встали и, вытянув руки, принялись ощупывать пещеру.
— Нашла! Иди сюда, Адам! Здесь выступ у самой стены. Наверняка хватит места для двоих. Давай перетащим сюда нашу перину.
Это оказалось нелегким делом — темень была такая, что каждый шаг казался шагом в неведомое. Между тем воды уже стало по щиколотку. Их перина оказалась подмоченной, от нее пахло гнилью и йодом.
— Ты обещала сказать, что это означает, — напомнил Адам, когда они сидели на своем новом ложе, поджав под
— Это означает, что старый мир умер. Да здравствует новый!
Он прикоснулся рукой к ее плечу — кожа была в пупырышках.
— Держу пари, Ева, что у тебя либо ветрянка, либо ты здорово озябла. Боюсь, последнее более вероятно. Если ты снимешь шкуру того мамонта, которого я убил на прошлой неделе, я укрою тебя теплым мехом черной пантеры. Не бойся — мои глаза пока еще плохо видят в темноте, — сказал Адам и тут же понял, что соврал.
Он слышал, как Ева стаскивает свой похожий на шкуру диковинного зверя купальник, видел, как обнажаются ее небольшие груди с торчащими в разные стороны сосками. Потом увидел с мелким — детским — пупком живот, темный треугольник волос под ним… Тело Евы матово светилось во мраке.
Адам не стал снимать плавки — он стыдился своей наготы. Мужское тело, по его мнению, вернее, определенная его часть, выглядит неэстетично. Это внушила ему мать. Она считала, что мужчинам, мальчикам даже, нагота противопоказана, что природе в данном случае явно изменило чувство прекрасного.
Еще одна гигантская волна обдала их ледяными брызгами. Ева ойкнула и вцепилась в плечо Адама. Он подался к ней всем телом, желая защитить, обнял за плечи, прижал к своей груди ее голову. Евины волосы щекотали ему нос и губы.
— Пещеру не затопит, — не совсем уверенно сказал Адам. — Мне кажется, она на одном уровне с набережной. Правда, я помню, три года назад волны перехлестывали и через набережную.
— Ты был здесь три года назад? — удивленно спросила Ева.
— Я бываю здесь каждое лето… — Он хотел было сказать «с восьмилетнего возраста», но поправился на «вот уже лет десять».
— Значит, ты был здесь три года назад? — повторила Ева. — Почему же мы тогда с тобой не встретились? Три года назад я была… совсем другой.
Адам промолчал. Три года назад он был совсем мальчишкой и находился под неусыпным оком матери.
— Тебе сколько лет, Адам?
— Восемнадцать, — тихо ответил он, впервые за всю свою взрослую жизнь не прибавив ни единою года.
— Я думала, тебе по крайней мере двадцать пять, — протянула она и приподняла лежавшую у него на груди голову. Но тут же снова прижалась к нему. — Это не имеет никакого значения, правда?
— Имеет… То есть нет, конечно же, не имеет, — поспешил поправиться он, почувствовав, как она вздрогнула. — Словом, я хочу сказать, что мы с тобой самые настоящие Адам и Ева.
Она было рассмеялась, но тут новая, окончательно обезумевшая в своей ярости волна, злобно грохнув о валуны у входа, ощутимо пополнила запас скопившейся в пещере воды.
— Придется что-то придумать, — сказал Адам. Ему очень не хотелось менять позу, снимать со своей груди голову Евы, но она сделала это сама. — Ты останешься здесь, а я попробую выглянуть наружу.