Летаргия 2. Уснувший мир
Шрифт:
Пёс сорвался с места и побежал, грубо расталкивая пассажиров, стремясь к самому центру многолюдного зала.
– Мам, собачка! – пискнул детский голосок.
– Что это с ним?
Рой недовольных, испуганных голосов за его спиной нарастал.
– Бешеная! – завопил высокий истеричный голос. – Она бешеная! А-а-а!
Толпа задрожала, всколыхнулась и сорвалась с места. Кто-то бросил чемоданы на пол, кто-то неуклюже, спотыкаясь, потащил их за собой. Кто-то попытался откатить к стене инвалидную коляску, кто-то схватил на руки ребёнка и закричал.
Паника, начавшаяся в центре, не сразу охватила целый зал. Пассажиры, находившиеся на периферии, вяло прогуливались вдоль витрин, жались в очереди на досмотр багажа или просто позёвывали в кулак.
Невнятный слух, то ли о взбесившемся псе, то ли о взрывчатке, быстро расползался по толпе. Игра в испорченный телефон, приобрела фантастические масштабы, а вместе с ней множился утробный первобытный страх.
– Вон он! Назад, назад!
Азор ворвался в самую гущу пассажиров, завертелся, будто пытался схватить зубами свой хвост, сел и завыл.
Такого воя не слышал ни один собачник, коих в толпе было немало. Пёс закинул назад голову, и из его пасти полилась какофония нестройных звуков. В них сочетался вой настроенных как попало струнных, гудение волынки, скрежет и щелчки.
Фёдор Сбруев, молодой полицейский, застыл у автомата со снеками, вытаращив глаза. Сегодня был его первый день работы в аэропорту. Он ещё не вполне отошёл от выпускных экзаменов, практики, и на его красном дипломе не было ни царапинки. Ещё сегодня утром ему казалось, он готов, полностью готов к самым необычным поворотам судьбы, ведь никто на его курсе не помнил инструкций по поведению в чрезвычайных ситуациях так хорошо, как он.
Но ему почему-то не вспомнилось ни одного ценного указания, в котором говорилось бы, как сотрудник полиции должен действовать, если служебная собака взбесилась, убежала от инструктора и мечется посреди главного зала аэропорта.
Федя потянулся к кобуре, и его рука остановилась на полпути. В таком скоплении народа ему нельзя применять боевое оружие! Или можно, если опасность велика? Но разве опасность велика? Пёс ведь ещё ни на кого не набросился? А если набросится?
Ладонь полицейского танцевала, жила своей жизнью: то сжималась на рукояти пистолета, то снова разжималась. Губы Феди беззвучно двигались.
Пронзительный детский плач вывел молодого полицейского из оцепенения.
Конечно, нужно стрелять. Делать нечего. Животное опасно, оно может разносить заразу.
Да-да! Нужно действовать! Федя много раз читал о таких экстремальных случаях в газете «Моя полиция»: в супермаркете, банке или на вокзале какой-нибудь злоумышленник или просто сумасшедший врывается в помещение и пытается навредить мирным гражданам. И тут появляется он – человек действующий, человек решительный. Он-то и оказывается в нужный момент в нужном месте и обламывает планы преступника.
Рассуждая так, Сбруев выученным движением
Он шагал вперёд на деревянных ногах. Люди, бегущие навстречу, разевали перекошенные рты, грубо толкали его плечами. Другие, как заворожённые, уставились на пса, который вдруг остановился и сел на пол.
– Сейчас, сейчас, – вслух повторял Федя, пытаясь унять дрожь в руке с пистолетом.
Буро-чёрная фигура овчарки то появлялась, то исчезала за раскачивающимися спинами.
– Всем назад! Разойтись! – заорал он командным голосом, каким поднимал по утрам однокурсников на учениях.
Его никто не послушался. В просветах между столпившимися пассажирами он разглядел собачье ухо и лапу.
Неужели придётся стрелять? Прямо в голову? Это же собака! Господи!
У Феди дома жил золотистый ретривер. Умный, послушный пёс, любитель игр и весёлой возни, лучший друг, партнёр по пробежкам, добрый божок его шестилетней племянницы. А как он будит его по утрам, как ловко на лету ловит мячик… Правда, последнюю неделю спит в ванной, но… Не думай об этом! Не сейчас, не сейчас!
Щёлкнул предохранитель. Только бы не сдрейфить…
– Дорогу!
Полицейский протолкнулся вперёд и только теперь увидел то, на что с таким тупым упорством глядела толпа: крупную немецкую овчарку с неестественно выгнутой шеей и запрокинутой головой, раскрытую пасть, полную острых зубов, вывалившийся набок язык.
Но больше всего Федю поразили глаза пса, они светились каким-то чужим, неземным светом – то ли лиловым, то ли фиолетовым.
Его рука с пистолетом так и не поднялась. Голова закружилась, перед глазами заплясали красные пятна. Похмельная вялость разлилась по телу. Разом потух геройский порыв: не хотелось бороться, не хотелось никуда бежать.
Сбруев широко и сладко зевнул, испуганно приложил ко рту ладонь.
– Кто-нибудь скажет мне, что здесь… – пробормотал он и не договорил. Тяжёлая рука легла ему на плечо.
Красное. Красное и большое стояло рядом с ним.
– Не волнуйся, – сказало оно нагловатым баском, – ни о чём не волнуйся и спи.
Феде показалось, что рука, лежащая у него на плече, вовсе и не рука, а большая голодная пиявка. Она пила из него то ли кровь, то ли силу, выкачивала топливо, в котором так нуждалось его тело.
Молодой полицейский хотел было возразить, но даже пошевелить языком ему уже было лень. Он упал, чувствуя себя лёгким, почти прозрачным, и глаза его бездумно уставились на растопыренные собачьи лапы.
В опустевшем зале аэропорта стало тихо. Последний раз прозвучал надрывный сонный голос: «Уважаемые пассажиры, сохраняйте спокойствие. Сотрудники безопасности обязательно позаботятся о вас…» – закашлялся и смолк.
С двух концов к центру зала двинулись две мужские фигуры. Один – усатый невысокий тип в кепке цвета хаки и камуфляжной форме кинолога. Другой – красный гигант в бейсболке.