Летчики
Шрифт:
По времени истребителям полагалось возвращаться.
— Идем домой. Разво-рот! — протяжно скомандовал Пальчиков.
Под небольшим углом Ларин стал подводить машину к верхней кромке облаков.
— Будьте внимательны, — передали с земли. — Облачность пробивает вверх «двадцатый».
«Двадцатый» — Спицын — шел со своим ведомым другим курсом, в стороне. Но все равно от летчиков требовалось повышенное внимание. Пара истребителей вот-вот должна была вынырнуть из облаков. Только тогда, не опасаясь, можно начинать снижаться Пальчикову и Ларину.
Спицын не
По команде Пальчикова Ларин опустил нос самолета. Белой скатертью надвинулись облака. Секунда — станет темно. Заблестели белые цифры на приборах. «Нужно выдержать скорость», — подумал лейтенант. Он скользнул взглядом по вариометру и вздрогнул. Гнетущая тяжесть навалилась на плечи. От прежней веселой уверенности не осталось и следа: остроконечная стрелка безвольно болталась по циферблату. Прибор отказал. Еще не до конца понимая всю тяжесть положения, Ларин взглянул на высотомер и прибор скорости. И на них стрелки давали невообразимые показания. Высотомер показывал триста метров, а скорость не превышала пятисот.
Ларин похолодел. Идти в облаках, не зная скорости и высоты, было опасно. В любое мгновение он мог догнать самолет Пальчикова, ткнуться в него.
— «Семнадцатый», — прозвучал в эту минуту голос старшего лейтенанта. — Почему отстали?
— Я — «семнадцатый», я — «семнадцатый», — два раза повторил Ларин, чувствуя, как с верхней губы скатываются холодные капли пота, — отказали приборы скорости и высоты… скорости и высоты.
У него чуть было не вырвалось «что делать?» Тягостное молчание наступило в эфире. Самолет нес его вперед в беззвучной мгле облаков на неведомой высоте, с неведомой скоростью. Молчание длилось. Думал Пальчиков в кабине ведущего истребителя, думал Мочалов, стоявший в эту минуту у микрофона на стартовом командном пункте. Закусил было от волнения губы полковник Ветошкин, но тут же рассмеялся и потянулся за микрофонной трубкой.
— Эх, орелик! Ободрить тебя, что ли, а то совсем растеряешься?
Мочалов сделал протестующее движение и нахмурил брови:
— Я вас очень прошу, товарищ полковник, — заговорил он решительно, — не надо подсказывать. Пусть сами примут решение. Ведь в воздухе летит не только рядовой летчик Ларин. Рядом с ним командир звена старший лейтенант Пальчиков. С него и спрос. Он должен раньше нас принять решение.
— Гм… — смущенно протянул Ветошкин. — А я бы все-таки подсказал ему.
— Что, товарищ, полковник? — улыбнувшись, спросил Сергей.
— Пробить облачность, пристроиться к Пальчикову и в паре зайти на посадку. По скорости полета машины Пальчикова Ларин определит свою скорость и без прибора.
— Посмотрим, что решит старший лейтенант, — перестав улыбаться, строго произнес Мочалов. — Это и для меня, командира полка, проверка.
Молчал эфир. Легкое потрескивание раздавалось в радиостанции. А в это время два человека напряженно думали в кабинах истребителей. У лейтенанта Ларина мысли метались торопливо и нестройно. Ему рисовалось, как он заходит на посадку, на скорости значительно большей,
Пальчиков, криво усмехаясь, не отводя глаз от приборной доски выводил самолет из мглы облаков. Могло показаться, что он всецело сосредоточился на пилотировании и совсем не думает о попавшем в беду лейтенанте. Длилась минута, тяжелая, нескончаемая… И вот эфир раскололся короткой чуть насмешливой командой старшего лейтенанта:
— Спокойнее, «семнадцатый»… спокойнее! — заговорил Пальчиков. — Я уже выхожу из облачности. Подстраивайтесь ко мне. На посадку заходим парой… парой…
Мочалов победоносно посмотрел на полковника.
— Молодец, ничего не скажешь. Экзамен выдержал! — похвалил Ветошкин.
Из сизой мути облаков вывалился истребитель Ларина и, подстроившись к самолету Пальчикова, зашел на посадку. Когда бетонка загудела под колесами самолета, лейтенант Ларин ощутил неимоверное напряжение. Громко застучало сердце, кровь горячим звоном забилась в ушах. Пожалуй, в жизни молодого летчика не было еще дня, когда таким дорогим и бесценным показалось благополучное возвращение на аэродром.
Зарулив на стоянку, он поспешно выбрался из кабины и, полный горячей благодарности, бросился к самолету Пальчикова. Старший лейтенант только что выключил двигатель. Вокруг его машины еще висело серое облако пыли. Вот он открыл фонарь и спустился на землю.
— Техник, дайте-ка фуражку, — сказал он подбежавшему офицеру и медленно снял с головы шлемофон. Не глядя па приблизившегося Ларина, Пальчиков надел фуражку, взял под козырек и строевым шагом прошелся вдоль самолета от носа к хвосту. У стабилизатора он круто, по всем правилам, повернулся и, не отрывая ладони от виска, вернулся к озадаченному этой неожиданной выходкой подчиненному.
— Видели, лейтенант Ларин? — спросил он, прищурив зеленоватые глаза. — Вот так бы вам надо перед реактивным истребителем проходить. Строевым шагом. И приветствовать его при каждой встрече. Эта машина строгая. Обращения на «ты» не терпит, лейтенант. Поняли?
— Не совсем, — растерянно замигал Ларин.
Пальчиков нравоучительно покачал головой:
— Эх, лейтенант. Изучать приборы получше надо, да в воздухе посмелее быть. Иначе какой же вы летчик-истребитель! Екнуло сердечко, когда приборы забарахлили?
— Екнуло, — сознался Ларин.
— Вот и плохо. Я вам сегодня подал команду, как действовать. Но как бы я был рад, если бы вы это решение приняли сами.
Пальчиков подмигнул подчиненному и похлопал его по плечу.
— Ладно. Чур, голову не вешать. Идемте докладывать об этом особом случае руководителю полетов. Сделаю я из вас, аяксов, настоящих людей.
Размашистым шагом, насвистывая что-то веселое, старший лейтенант, двинулся к клетчатой дощатой постройке, где размещался стартовый командный пункт.