Лети высоко! Жизнь как молитва
Шрифт:
Подобные примеры можно приводить бесконечно. Вот грехопадение Адама и Евы. Бог с любовью спрашивает Адама: «Не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть?» (Быт. 3: 11). И Адам начинает врать. Но в каком смысле врать? Как факт он говорит правду: «Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел» (Быт. 3: 12). Но по отношению к Богу это – большая неправда. Адам оправдывается перед Ним, как бы валит на Него вину и предает любовь. И Ева в свою очередь говорит, что она ни при чем – это змей ее обольстил. И чем все закончилось? Они разделились с Богом, потеряли Его и остались одни со своей правдой. Разве им стало от этого лучше?
У
Когда Христос говорит: «Не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (Мф. 5: 39) – человеческая правда этого не понимает. Потому что по-человечески это несправедливо! И человеческая справедливость бунтует. Если тебя ударили по щеке необоснованно, грубо, по-хамски, то ты должен ответить по человеческой правде!
А заповедь Бога о любви к врагам? Это по-человечески вообще безумие, это непостижимо.
И вот когда мы постоянно пытаемся все оценивать с точки зрения человеческой правды и справедливости – мы заходим в тупик.
Мы не понимаем Христа. Мы там, внутри себя, постоянно воюем с Ним. Мы никак не уясним, что Он нам говорит не о правде как факте, а о правде как результате.
Он говорит о мире и о любви, о том, что этот результат должен быть достигнут каким угодно средством – правдой или неправдой. Иначе, если этого нет, то никакая идея нас не согреет, не утешит, не умилит, не исцелит. Сколько бы мы ни говорили: «Сахар, сахар, сахар», нам слаще не станет – пока мы кусок сахара не возьмем в рот.
Божья правда, я думаю, понимается и принимается больше не мозгами, а сердцем, интуицией. Если бы мы поняли эту Божию правду, мы бы только ее и искали, мы бы возненавидели человеческую – потому что она постоянно приносит нам горе. В основе всех катаклизмов, всех революций, всех ссор – человеческая правда.
Наверное, очень редко человек сознательно творит зло. Чаще всего он думает, что отстаивает правду. Но это его правда, его понимание, его мировоззрение. И он борется за них, он даже ради этого убивает иногда! А результат? А результат часто получается очень страшный.
Когда мы ищем справедливости, мы убегаем от Бога. Когда мы ищем человеческой правды, мы поворачиваемся к Нему спиной, и нам постоянно плохо, плохо, плохо. Мы добиваемся этой человеческой правды и, казалось бы, должны быть удовлетворенными, радостными, должны чувствовать себя победителями, а нам все хуже, хуже, хуже… Потому что мы уходим от Бога дальше, дальше и дальше.
Мы не должны осуждать не только тогда, когда человек не прав, но даже когда он прав. Мы не должны осуждать вообще, в принципе! Потому что это отдаляет одного человека от другого, приносит вражду. Апостол Павел говорил, что хочет быть униженным за имя Христово. То есть он говорил о результате. Хотел быть со Христом и ради этого хотел быть неправым и оклеветанным.
Когда мы постоянно правы – это беда. Это делает нас дураками, дает нам право осуждать и разъединяться. Если мы постоянно правы – надо серьезно задуматься над этим, это должно вызывать тревогу. Ведь можно убедить в своей правоте весь мир – но остаться мертвым.
Конечно, если вы все время находитесь в человеческом мировоззрении, ваша правота должна вас удовлетворять и радовать. Но на самом деле это начало катастрофы. Лучше не допускать даже тонкой нотки радостного
Справедливость – это большая беда. Мой сын однажды сильно нахулиганил, и я его так отчихвостил! А потом не мог спать. Я его справедливо наказал, а спать не могу – сердце болит. Встал, пошел, обнял его…
Что нам мешает мириться? Чувство справедливости. Оно, это чувство, парализует всю нашу духовную деятельность. Если ты поссорился с Богом, тебя старец с Ним примирит. А если ты поссорился со старцем, кто тебя с ним примирит?
Знаете, бывает так, что споришь с кем-то, оказываешься неправым, твоя гордость болит и бунтует. Но стоит только расслабиться и сказать: «Господи, прости, я неправ», – и тут же как в темной комнате свет включили: раз – и Бог вошел. И твоя эта ломка, твоя горесть превращается сразу в радость. Потому что ты смирился. Да, ты неправый, но ты в радости. Ты оскорбленный, может, даже не по делу, – но ты в мире. Так что бойтесь как огня правды человеческой.
Евангелие совершенно не вписывается в рамки этого мира. Поэтому для многих оно неудобоваримо. Другие вроде бы понимают, что Евангелие – Божие, но оно очень мешает жить. И тогда его начинают трансформировать: брать какую-то часть и подстраивать под свое мировоззрение. Но это уже не настоящее Евангелие. Настоящее – чуждо человеческой правде. Потому что Его правда – это мир и любовь.
Возвращайтесь!
За своими
Я еду за своими. Лечу девять часов на самолете навстречу солнцу за тридевять земель в чужую страну, иную культуру, духовную традицию. Мне хочется их вернуть, я должен попытаться, ненавязчиво, с любовью, с терпением.
Почему они ушли так далеко на Восток в поисках истины, смысла, Бога?
Я пытаюсь их понять, войти в их мысли, переживания. И я прихожу к тому, что их вдохновляла жажда. Жажда духовной мистики, опытной, живой, которой они не получили в родном православии. Не получили, но это не значит, что у нас нет этого опыта, что он нам не знаком. Здесь я говорю не о личностном опыте каждого. В истории жизни Церкви есть сотни, тысячи преподобных, чей духовный опыт выходит за рамки, за границы принятого и понятного, опыт, который был мистически чрезвычайным настолько, что заставлял свидетелей сначала благоговейно замолкать перед этим неординарным явлением, а потом долго передавать с восторгом и удивлением увиденное и пережитое.
К сожалению, такие чрезвычайные явления в современном мире умаляются, становятся редкими. Люди, формально относящие себя к православию, знают его больше в обрядовой форме, исторической, культурологической, этической, часто даже и не подозревая, что Церковь наполнена мистикой не только в таинствах, но и в двухтысячелетнем опыте личной внутренней умной молитвы. Опыт этой молитвы выстраивает не просто диалог с Богом, который по большей части можно назвать монологом с нашей стороны в сторону далекого, неведомого Бога. Эта практика умной молитвы приводит нас к соединению, сочетанию с Богом, к обожению нашей природы, для чего мы и созданы. Да, это оказывается редким, но не прекращается совсем. Это есть, это может быть, это должно быть, иначе религия становится философией. Перестает быть живой, бытийной, превращается в мертвую схоластику.